Свобода выбора - стр. 13

Разносолов, как и обещала Гликерия, не было, да и можно ли назвать разносолами – наваристый борщ с пампушками на первое, а на второе – жареную картошку, с отбивными, копчёную колбасу, солёные огурчики и грибочки. Всё это дополнял штоф холодной и прозрачной, как слеза, водки. Тоша отказалась, а лавочница с помощницей опрокинули несколько рюмок. После стряпни Оньки на барже обед показался Тоше более чем изысканным. Умение готовить в таланты девушки, всплывающие неизвестно откуда, не входило, а Оним готовил только макароны по-флотски, причём то недоваривал, и они хрустели на зубах, то так переваривал, что однородную клейкую массу приходилось резать ножом. Да и вместо мяса в макароны добавлял мелко порезанное сало, зажаренное до состояния хрустящих угольков. А Гнатыч, видно, чтоб еда не казалось такой противной, перед каждой трапезой разливал по гранённым стаканчикам мутную жидкость (как он говорил: флотская норма), и эта норма была намного меньше выпитого двумя женщинами. Тоша, и на барже, от спиртного отказывалась.

После обеда Глуша сообщила, что баня готова и можно идти мыться. Гликерия махнула рукой, мол, идите, но при этом не забыла напомнить:

– Чтоб без баловства!

Баня, действительно, была уже натоплена, по крайней мере – в этом помещении было жарко. Но это оказалась не баня, а только предбанник. Здесь стоял большой стол с самоваром (Тоша вспомнила, что этот пузатый агрегат так и называется – самовар, в нём кипятят воду для чая, и что обязательное чаепитие входит в банные процедуры). Пока Тоша рассматривала самовар, Глуша разделась и теперь внимательно смотрела на девушку, которую считала парнем, нисколько не стесняясь своей наготы. А та, усмехнувшись, сняла рубаху и стала разматывать кусок ткани, стягивающий грудь. А когда сняла штаны, то не смогла скрыть ехидного смешка, глядя на раскрытый рот могучей девахи.

– Так ты?.. Это… Стало быть, девка? – закрыла рот Глуша.

– Это я, и не девка, а девушка! – ответила Тоша и спросила: – Чего ждём? Пошли мыться, хотя я не понимаю, зачем мне помогать в этом деле.

– Ага, счас, – ответила Глуша и зачерпнула что-то ковшиком из стоящего в углу бочонка. Во второй комнате, где было очень жарко (так Тоше показалось), под стеной лесенкой стояли лавки. Показав на самую высокую, мол, туда надо забраться и лечь, помощница лавочницы плеснула на камни, от которых и исходил жар, то, что набрала в ковшик. Жаркий ароматный пар забил дыхание, Тоше показалось, что она теряет сознание, а Глуша стала хлестать её чем-то вроде пучка розг с листьями. Девушка хотела возмутиться, но это избиение оказалось неожиданно приятным, видно, входящим в помывочную процедуру. Тоша даже не представляла, что мытьё в бане может принести такое удовольствие, это для неё явилось открытием, так как в её воспоминаниях ничего такого не было. Уже сидя в первой комнате за самоваром, девушки не спеша пили чай, беседуя обо всё и в тоже время ни о чём. Дверь открылась и в комнату вошла Гликерия, видно, не надеясь на то, что подействуют её предостережения – не заниматься баловством, она сама решила убедиться, что ничего такого не происходит, а может, удостовериться, что именно такое и происходит. Гликерия застыла на пороге – хоть Тоша и завернулась в простыню, но правая рука, держащая чашку, не давала куску ткани полностью прикрыть грудь.