Светлолесье - стр. 13
Едва выждав положенное вступление, я сделала резкий взмах головой, и гости отступили на полшага вглубь «Вольного ветра», освобождая место для танца.
Не думать!
Пусть тело ведет вперед. Оно знало, что делать. Как повести плечами, как очаровать зрителей хороводом блеска и бусин, как колыхнуть юбкой так, чтобы во всполохе танца нечаянно выглянул кусочек обнаженной кожи.
Я вскинула руки, и колокольчики ответили звоном металлических голосов.
Я извивалась, смеялась, птицей перелетала с одного края круга на другой.
Ритм ускорился, движения – тоже. Ноги все реже касались пола, словно подо мной были не выщербленные старые доски, а обжигающие стопы угли.
На ресницах дрожали пот или слезы, уже не разобрать. Да и неважно оно. Фед двигался к развязке, а я вместе со зрителями слилась в единый поток. Всякий, кто не успел отвести или прикрыть глаза, – пропал.
Я кружилась на месте, подгоняемая разгоряченными криками зрителей.
Фед рвал струны и вместе с ними наши души.
Я упала на пол, не в силах выдерживать ритм, но успела вывернуться и распластаться в ногах наставника.
Время танцевать!
Время жить!
И пусть на миг вернется былое.
«Зачарованный лес», вслед за ним – «Царевна-бродяжка». Пока звучали предания, колдовство бурлило под кожей, отзываясь на музыку. Мало умели теперь чародеи. Они, как зыбкие тени прошлых столетий, остались лишь напоминанием о дивных созданиях и тех временах, когда люди и колдуны жили вместе.
Личина уличного певца или плясуньи помогала переплетать судьбу человека и колдуна. Как сладкое маковое молоко для тех, кто не смирился с жизнью изгнанника, она помогала убаюкивать себя мыслью, что творить чары можно иначе.
– Устала? – с участием в голосе поинтересовался Томор, когда закончилась музыка.
Я кивнула. Сердце колотилось, перед глазами плыло – я все еще была по ту сторону легенд.
– Ладно, отдохни, – благодушно разрешил корчмарь и добавил: – Помоги Осе с сухарями.
Ничего. Скоро все кончится. И песни, и сухари.
Я вынесла из кухни две миски и принялась расставлять угощение на столах.
Вдруг дверь корчмы, едва не слетев с петель, с силой ударилась о стену: таким оказался ворвавшийся в заведение ветер.
Мои волосы поднялись, а затем, послушные невидимой воле, опали обратно. Я заслонила ладонью глаза, с недоумением ощутив, как сквозь пелену дыма повеяло не солоноватым, водорослевым запахом улиц Сиирелл, а ароматом терпких благовоний с легкой примесью гари, какие обычно жгут в муннах. Со столов полетел, закладывая воздушные кренделя, пепел и мелкий сор. У одного из купцов сдуло со стола шапку, и он, ругнувшись, отправился ее поднимать. Его собутыльник, чьи вещи миновала подобная участь, засвистел и велел корчмарю поскорее сделать что-нибудь с этим безобразием.