Свет погасшей звезды. Мифы о звездах и маяках - стр. 9
– Я снова должен был погибнуть на войне, но мне так хотелось к тебе наконец вернуться, увидеть наш маяк, что я вырвался из того сражения. Не помню, не знаю как, но вырвался, и оказался здесь.
– Ты ничего не помнишь? Как это случилось?
– И помог мне невероятно храбрый юноша, хотя я даже не видел его лица, и не смог бы его узнать. А мне хотелось его встретить и поблагодарить, за то, что я выжил в том сражении.
На этой стороне маяка все тоже оживилось. Первым заговорил Романист:
– Я не понимал, почему я всегда не любил поэтов. Но чувствовал, что он уведет Марту, как только появится, это просто какое-то звериное чутье.
– И Музу мою уведет сразу, он и в жизни мне страшно мешал, и теперь, здесь не даст покоя, – отвечал ему Поэт. Так они оказались друзьями по несчастью..
Волхв понял, что ему, как самому старому здесь и, наверное, мудрому, придется вмешаться, тем более у него никто никого не уводил, и он был вполне объективен:
– Не обманывай себя. Романист, тебе нужна была ведьма, чтобы роман твой спасти, как и нам всем, вот у меня ее не было, ну вернее, сбежала она, и пришлось его сжечь самому. А она спасала, упорно спасала. Больше тебе ничего не требовалось. Мне казалось, что я забыл и свою, и твою историю, а вот теперь вспомнил, все вспомнил.
Романист молчал, как и на портретах неведомого Живописца, он видел собственную душу, и она была не такой уж прекрасной, так и здесь он слышал то, чего ему не хотелось слышать, но перечить своему любимому писателю он не мог, тем более, тот был прав.
Они повернулись к Поэту, потому что в тот момент заговорил он:
– Неужели и я сам, и моя Музы были принесены в жертву, чтобы он встретил свою Анну или как там ее в самом начале звали? Почему ему все, а нам ничего?
Он тоже повернулся к Волхву, желая услышать его ответ на свой вопрос.
Но Волхв ничего не успел сказать, они услышали голос Анны, этой Анны, как всегда безответно влюбленной не в того, кто любил ее.
– Так ведь это ты спас его в сражении на этот раз, разве не так? Я это сразу поняла, когда он еще говорил, догадалась. Зачем же ты его спасал, если он тебе так мешал?
– Но я не мог этого знать, и бросить его никак не мог, даже если бы и захотел. Кем бы я был, случись такое. Наверное, никто не осудил бы меня, никто бы не узнал о том, но как бы я жил с этим, о чем бы тогда писал?
– А может быть тебе этого хотелось. Ведь со мной жить страшно, тебе нужен был миф, а не жена и семья. Миф остался, даже ярче, чем у него – поединок глухой и упорный, разве не об этом ты написал?
Она отошла в сторону. И кто бы мог подумать, что она догадается, что она бросит ему в лицо такое обвинение? Романисту надо было спасти свое творение, а поэту миф о Прекрасной Даме, о высокой и безрассудной любви. И не более того?