Сверчок - стр. 46

Да и со скандалом в Каменном театре никакого письма не писал бы, ежели б ко мне этот Перевощиков сам не обратился с жалобой.

Пусть бы сами разбирались, хоть стрелялись бы, какое мне до того дело?

А тут пришлось дать жалобе ход».

Горголи, разумеется, не знал, что молодой Пушкин посчитал письмо полицмейстера за оскорбление и мгновенно нанес свой укол.

Пушкин любую обиду, даже самую малую, запоминал и рано или поздно отмщал.

Ничего не мог с собой поделать, помнил зло, долго хранил это воспоминание, и в нужный момент оно выплывало из закромов его памяти.

А тут и долгой памяти не понадобилось, тут же и уколол, благо фехтовал словом отменно. Хотя если б дошло до настоящего фехтования на шпагах, то тут бы Горголи дал фору поэту – Иван Саввич и прежде был одним из лучших фехтовальщиков Петербурга, однако и с летами не потерял форму.

Эпизод №8 Отношения с родителями

«– Что ты делаешь?

Что ты делаешь, безумец? – кричал Сергей Львович Пушкин сыну Александру.

– Дуэли едва ли не каждый день, ссоры, о которых все говорят, наконец, твои эпиграммы! Зачем задираешься к каждому встречному?

Зачем поссорился с Карамзиным?

Зачем накатал на него эпиграмму, обидел старика, который так привечал всегда тебя?!

Ради красного словца?

Ты понимаешь, как тебе может быть нужен Николай Михайлович с его влиянием у государя, у государыни?

– Он понизил голос.

– А на государя стихи?

Ты сошел с ума! Никому не сознавайся!

Ни одной душе!

А на Аракчеева эпиграмма? – Сергей Львович схватился за голову, все более и более сам пугаясь того, что говорил.

– Змей узнает – не простит!

Тебя забреют в солдаты, пойдешь на Кавказ под пули чеченцев!

– Лучше пуля чеченца, чем духота Петербурга.

– Слова! Бахвальство! Поза! – заметался по комнате отец.

– Всё слова, пока по-настоящему не запахло жареным! Куда ни приду, кругом только и говорят о моем сыне, во всех гостиных, на вечерах, обедах, балах, и чаще всего, заметь, неодобрительно.

Александр усмехнулся и сказал спокойно:

– Без шума, батюшка, еще никто не выходил из толпы.

Пусть говорят, и говорят, как можно больше!

Принимают меня, однако, во всех домах охотно. О чем еще может мечтать поэт! Это ж слава…

– Полно, батюшка, о поэте ли говорят?

О шалуне, о безобразнике, бретере, пропойце!

– Какой я бретер!

Ни одной смертельной дуэли.

А последнее – вообще ложь!

Бахвалюсь я часто, но пью умеренно.

– В компании завзятых пьяниц… – подхватил Сергей Львович.

– Василий Андреевич говорил со мной о твоем поведении. Он не одобряет твою дружбу с Царскосельским гусарами.

– Среди гусар, батюшка, много образованных, мне есть чему поучиться.