Свечная башня - стр. 27
Наверное, из-за обиды она и не почувствовала это сразу….
Тихий, едва различимый шепот… Детская считалочка… И легкое прикосновение к плечу…
Зато, когда почувствовала, окаменела. Это не зависело от нее. С этим не справился бы ни один психолог в мире. Даже психиатр бы не справился. Потому что это лежало за гранью нормального. А Мирославе было так хорошо, так удобно считать себя нормальной. Когда-то давно, в прошлой жизни, было. Но то славное время закончилось, отступило, оставляя ее один на один с собственным сумасшествием.
– …Кто не спрятался, я не виновата… – Тихий голос в самое ухо, как если бы та, что говорила, была близко-близко. Так близко, что ее ледяное дыхание щекотало волосы на затылке. Так близко, что волосы эти встали дыбом и потрескивали, словно от статического электричества.
– …Кто не спрятался, тот станет светочем… – И смех такой же тихий, но такой же осязаемый, как голос. – Таковы правила… Раз, два, три, четыре, пя…
Мирослава закричала до того, как призрачная ладонь запятнала ее в призрачных пятнашках, до того, как ее поймали…
Она кричала сиплым от ужаса голосом и по-детски зажимала ладонями уши, чтобы не слышать больше этот одновременно ласковый и смертельно-опасный голос. Чтобы не слышать и не чувствовать. В этот момент ей не было стыдно. Если бы это помогло, если бы дало хоть малейшую надежду, она кричала бы еще громче. Но голос подвел, превратился в стариковский хрип.
И отражение тоже подвело. Отражение в воде указывало на ее, Мирославы, ненормальность. Искаженное ужасом и течением лицо, рвущиеся к небу, натянувшиеся словно миллионы тончайших струн волосы. Ей было больно от этого натяжения, от того, что чья-то невидимая рука использовала ее волосы как струны, терзая их огромным невидимым смычком, заставляя вибрировать и издавать странный, лишь отдаленно похожий на музыку звук. А еще ее отражение в воде было похоже на свечу… Черную свечу на ветру…
Сумасшествие подкралось сзади. Мирослава увидела его стремительную тень на водной глади за секунду до того, как оно обхватило ее за плечи и потянуло прочь от воды. У сумасшествия были крепкие объятья и горячее дыхание. Наверное, от этого дыхания струны ее волос рвались одна за другой с трагическим звоном, рвались и падали, занавешивая ее лицо.
– Интересное кино, – сказало сумасшествие голосом Фроста.
Да, кино и в самом деле интересное: фрост – это всегда холод, а объятья горячие.
– Ты там как? – Еще и по голове погладил, приглаживая струны-волосы, убирая их с лица.
– Я тут нормально. – Она соврала, и оба они поняли, что она врет.