Суфлер - стр. 13
– Конечно! – с жаром подтверждала ее подруга, сверкая очками, криво сидящими на переносице. – Мы на аферы не пускаемся, это не в наших правилах!
– Сейчас же упакуем картину и отправим к вам Влада.
Неизвестно, слышал ли их Степан Ильич. Казалось, его оставили последние силы. Поэтому, когда он вдруг резко выбросил вверх руку, указывая на Александру, все отшатнулись, Рука тут же упала, в расширенных глазах мужчины читался вопрос.
– Да, да, – радостно подтвердила Настя, явно решившая, что научилась читать мысли умирающего. – Это и есть та самая женщина, с которой я вас хотела сегодня познакомить. Момент, конечно, не лучший, но все же… Александра Корзухина-Мордвинова, быть может, вам случалось слышать ее имя. Ей вы можете, безусловно, доверить вашего Тьеполо, ведь, что скрывать, картина нуждается в реставрации.
– Она последние сто восемьдесят лет висела в венецианском палаццо, где все фрески и зеркала погибли от сырости, – поддакнула Эрика. – И хотя Тьеполо висел на третьем этаже, в спальне хозяина, где посуше, он также пострадал.
Теперь Александра была готова присягнуть, что Степан Ильич даже не делал попытки вслушаться в любезную болтовню хозяек. Мужчина пристально смотрел на нее, будто силясь что-то прочитать в ее взгляде. Его пересохшие губы слегка раздвинулись, обнажая ровные, идеально белые вставные зубы. Александра не верила своим глазам: умирающий, глядя на нее, смеялся!
Внезапно его тело скрутила новая судорога, куда сильнее предыдущей. Голова часто забилась о паркет. Эрика и Настя вскочили, инстинктивно отпрянув к Владу. Питерские гости сочли за благо отойти в сторону, глядя на агонию с отвращением и состраданием. Александра дрожала, ее позвоночник будто прошивали электрические разряды. Только сестры Маякины и Гаев держались невозмутимо.
Когда спустя несколько минут в зале появился врач «скорой помощи», измерил вытянувшемуся неподвижному телу давление, выслушал сердце и констатировал смерть, именно эти трое рассказывали ему, как все произошло. Все остальные оказались слишком подавлены и напуганы.
Александра вообще не могла говорить. Она молча пожала руки своим друзьям, молча кивнула тем, с кем была знакома, и наконец ушла, жалея о том, что не сделала этого раньше, и о том, что вообще сюда приехала. «Он смеялся, глядя прямо на меня! Прямо на меня! Как будто в мой адрес!»
Женщина твердила себе, что несчастный наверняка слабо осознавал, где и среди кого находится, что ужасные приступы удушья, сопровождавшиеся судорогами, могли затемнить его сознание, и безумный смех, в котором слышалось нечто злорадное, – лишь плод галлюцинаций умирающего мозга. «Бормотал же он чепуху перед смертью! “Суфлер”! Картина Тьеполо называется вовсе не “Суфлер”! Там и не театр вовсе изображен, а маскарад на Каналь Гранде в Венеции! Так и называется: “Каналь Гранде”! Внизу красными буквами написано!»