Судьба благоволит волящему. Святослав Бэлза - стр. 44
У Пушкина оба – и Моцарт и Сальери – не верят в нелепое обвинение, выдвинутое против Бомарше. Но убеждены в его невиновности они по различным мотивам, и как раз здесь кроется ключ к пониманию разительного несходства их характеров. Сальери, близко знакомый с Бомарше (об их совместной работе над оперой «Тарар» упоминает Пушкин), считает: «…он слишком был смешон для ремесла такого». В этих словах – весь Сальери с его гордыней и надменностью, с его верой в свое особое предназначение. Иное дело Моцарт! Его, казалось бы, бесхитростное объяснение свидетельствует о поразительной чистоте и возвышенности натуры:
Эта фраза, как бы вскользь оброненная солнечным Моцартом, потрясает уязвленного Сальери: в одно мгновение рухнуло столь тщательно возводившееся им в собственном сознании построение, при помощи которого обосновал он и выносил чудовищное злодеяние. В смятении начинает он лихорадочно перебирать все читанное и слышанное когда-то, стремясь непременно вспомнить хоть какой-нибудь «прецедент»: самого себя убедить в том, что «гений и злодейство» вполне совместимы. Услужливая память подсказывает ему предание о титане итальянского Ренессанса. Но оно не слишком достоверно.
Пушкинский Сальери ловит себя на том, что внутренне отвергает – хотя и цепляется за нее – припомнившуюся ему легенду о Микеланджело Буонарроти (1475–1564). Со свойственным ему безграничным презрением к людям приписывает он ее «тупой, бессмысленной толпе». Однако отнюдь не «толпа» повинна в возникновении подобных «сказок», а именно разноликие Сальери, какие окружали и Микеланджело и самого Пушкина.
Клеветой, вероятно, порождена и басня, о которой писал Н.М. Карамзин в «Письмах русского путешественника»: «Показывая Микель-Анджелову картину Распятия Христова, рассказывают всегда, будто бы он, желая естественнее представить умирающего Спасителя, умертвил человека, который служил ему моделью, но анекдот сей совсем невероятен». Помимо книги Карамзина, комментаторы отыскали еще несколько источников, откуда мог почерпнуть Пушкин «сей анекдот». Это роман маркиза де Сада «Жюстина, или Злоключения добродетели», поэмы ле Мьера «Живопись» и А. Шамиссо «Распятие». Сюда можно добавить также «Историю живописи в Италии» Стендаля.
Возвращаясь к Микеланджело, надлежит подчеркнуть, что его несравненные творения – как скульптурные, так и живописные – неизменно поражали и продолжают поражать поистине математической точностью пропорций, высшим слиянием «алгебры и гармонии». Джордже Вазари, современник и биограф Микеланджело, засвидетельствовал: «Чтобы достигнуть совершенства, много лет изучал он анатомию, познавая связь костных частей, мускулы, жилы, сосуды и тому подобное, а также все положения человеческого тела…»