Судьба барабанщика. Хардроковая повесть - стр. 12
Hush, hush
She took my heart but I love her just the same now
А котёнок урчал на моей груди: мур… мур… иногда замолкая и, должно
быть, прислушиваясь к тому, как что-то скребётся у меня на сердце.
…Денег у меня оставалось всего двадцать рублей. Я проклинал себя за свою лень, за нерадивость, за глупость – за всё. Как я буду жить – этого я не знал. Но с сегодняшнего же дня я решил жить по-иному.
С утра взялся я за уборку квартиры. Мыл посуду, выносил мусор, вычистил и вздумал было прогладить свою рубаху, но сжёг воротник, начадил и, откашливаясь и чертыхаясь, сунул утюг в печку.
Днём за работой я крепился. Садился за барабаны, отчаянно стучал, находя и тут же теряя проблески заветного Ритма. Но вечером меня снова потянуло в Сокольники. Я ходил по пустым комнатам и пел песни. Ложился, вставал, пробовал снова барабанить и в страхе чувствовал, что дома мне сегодня всё равно не усидеть. Наконец я сдался. «Ладно, – подумал я, – но это будет уже в последний раз».
Точно кто-то за мной гнался, выскочил я из дому и добежал до метро. Поезда только что прошли в обе стороны, и на платформах никого не было.
Из тёмных тоннелей дул прохладный ветерок. Далеко под зёмлей тихо что-то гудело и постукивало. Красный глаз светофора глядел на меня не мигая, тревожно.
И опять я заколебался.
Hush, hush
Thought I heard her calling my name now
Hush, hush
She took my heart but I love her just the same now
Вдруг пустынные платформы ожили, зашумели. Внезапно возникли люди. Они шли, торопились. Их было много, но становилось всё больше – целые толпы, сотни… Отражаясь на блестящих мраморных стенах, замелькали их быстрые тени, а под высокими светлыми куполами зашумело, загремело разноголосое эхо.
И тут я вспомнил, что этот народ едет веселиться в Парк культуры, где сегодня открывается блестящий Фестиваль пролетарского рока. Тогда я обернулся, перебежал на другую платформу и вскочил в поезд, который шёл в противоположную от Сокольников сторону.
Я подошёл к кассе. Оказывается, без антиамериканских значков в парк никого не впускали. Сзади напирала очередь, и раздумывать было некогда. Я заплатил два рубля за значок с надписью «Янки, руки прочь от Восточной Самоа!», два за вход и, пройдя через контроль, смешался с весёлой толпой.
Бродил я долго, но счастья мне не было. Музыка играла всё громче и громче. Звучала «Владимирская Русь» «Чёрного кофе». Было ещё светло, и с берега пускали разноцветные дымовые ракеты. Толпа молодёжи у сцены дёргала «козу».
Пахло водой, смолой, порохом и цветами. Какие-то металлисты, панки, байкеры, готы, стиляги и благочинные комсомольцы со смехом проносились мимо, не задевая меня и со мной не заговаривая.