Суданская трагедия любви - стр. 13

Шеф любил вставлять слова из народной речи, тем самым как бы приближаясь к народу, опускаясь к нему. Скажи он «нынешние» – это выглядело бы как политическое высказывание, которое можно было бы расценить и негативно. А так слово «нонешние» звучит уже будто шутка и, слыша его, ты уже не думаешь всерьёз о том, что за свою поездку за рубеж надо дать шефу на лапу, которую он мягко обозвал фондом помощи инвалидам и так далее.

Впрочем, для меня всё это было далеко не новым, ибо и в газету, ставшую весьма заметной в жизни страны, попасть журналистом было не просто. Там тоже требовалась помощь какому-то фонду. Но мы к этому успели привыкнуть, поэтому меня не удивляло то, что для быстрого оформления документов – сроки-то были сжатыми – приходилось и за подготовку загранпаспорта платить нужному человеку, за ускоренную визу – другому, за необходимые справки – третьему, четвёртому, пятому.

Короче говоря, вылет мой был назначен на десятое декабря. За окном мела метель и стояли двадцатиградусные морозы. Оставалось три дня. Вечером, устроившись дома за своим столом, выдвинул ящик, чтобы проверить, что я не успел сделать перед отъездом, и на меня глянула укоризненно пачка писем, перевязанная красной ленточкой. Почти машинально развязал пачку, взял лежавшее сверху письмо, решив прочитать хотя бы одно, чтобы получить какое-то представление об этой корреспонденции до отъезда. «По крайней мере, – подумал я, – будет, о чём поразмышлять в самолёте». И первые же строки, написанные шариковой ручкой, меня потрясли удивительным совпадением, и оно оказалось не единственным.

Во-первых, письмо писалось десятого декабря. Я должен был вылетать в этот же день. Письмо писалось из Судана. Я должен был лететь в Судан.

Неужели письма передо мной написаны из той самой страны, куда я сейчас отправляюсь, из страны, о которой я только и делал последние дни, что читал в Интернете и покупал все книги в магазинах, чтобы досконально познакомиться с почти неизвестным для меня государством? Информация лежала в моём столе, а я охотился за ней по магазинам. И почему я вылетаю именно десятого декабря, как и написавший эти письма человек, только с разницей, что становится понятным, в несколько десятков лет? Возможно, я родился тогда, когда писались эти письма. Вопросов было столько, что они едва умещались в голове.

Но вот это первое письмо, начатое нестандартно. Автор, очевидно, был поэтической натурой. Хотя, почему «был»? Может, он и сейчас живёт и здравствует. Раскрываю и читаю желтеющие от старости страницы.