Субъект. 3-4 части - стр. 4
Разумеется, мои возможности даже сейчас простирались до неимоверных масштабов. Тот садовник, которому случайно довелось меня узреть – его жизнь я мог перечеркнуть всего одним воздействием на центральную нервную систему, в случае, если бы мне показалось, что я его слишком заинтересовал.
Или, что более гуманно и предпочтительно, мог бы начисто стереть его кратковременную память так, что он бы приступил к брошенным накануне делам по второму кругу. Я мог бы внушить ему непередаваемый страх еще до моего появления в тех каштанах, я мог бы наслать на него необъяснимый ужас, что загнал бы его в самый дальний угол хижины до тех пор, пока я мимо нее не пройду.
В крайнем случае, я мог бы навязать ему мнение, даже на языке жестов, что я собственной персоной консул их глухой коммуны, а на мне строгий костюм, да и сам садовник скорее всего женщина… Это все я мог ему внушить, предварительно подавив его волю и само опирающееся на нее собственное мнение, которое внезапно стало бы пустым и абсолютно при любом раскладе в корне неверным.
Не говоря уже о том, что с помощью алиеноцепции – абсолютному чувству, обретенному мной после падения с карусели, которое проливало истинный свет на все, что только наполняло этот мир – я попросту мог заблаговременно обойти это место стороной. Но не стал. Если честно, мне почему-то хотелось, чтобы этот садовник меня увидел – проводил взглядом таинственного и неприветливого незнакомца, который даже не удостоит его вниманием…
И все вышперечисленное, что я мог бы с ним сделать, на самом деле было лишь крохотной областью, краешком в необъятной сфере моих возможностей, что распространялись далеко не только на баловство с нейронными сетями мне подобных. Ведь скажем, я мог летать. Я мог очень высоко прыгать и не только, ведь сократительные усилия мышц у меня дополнительно форсировались управлением материи напрямую.
Вдобавок, само по себе мое тело было укреплено волей. Части, образующие меня, имели дополнительную связь, что возрастала по мере осознания надвигающегося физического стресса. А если и был стресс неожиданным, то заживало на мне все как на саламандре.
Также я обзавелся настоящим личным пространством. Давление вокруг меня всегда было одним, температура воздуха рядом со мной стабильно не менялась. Я был устойчив к волнениям магнитосферы, да и в целом мог непосредственно влиять на электрические поля. Что самое интересное, ведь именно манипуляции с ними мне позволили вырваться из лабораторной клетки Айсберга. Притом, к их стыду, дважды. Воздухом я дышал всегда по умолчанию свежим. Наполняющие же его звуки мог бесследно рассеивать. А при должном усилии даже и инициировать.