Субъект. 3-4 части - стр. 38

Я прекратил дыхательные усилия. Минута, две… В глазах по-прежнему было ясно, конечности не занемевали. Предчувствуя страшную догадку, я приложил ладонь к груди, напротив сердца. Оно молчало. Я бы сказал, что кровь отхлынула от моего лица, но уж очень сомневался, что она вообще в нем изначально находилась. Подойдя к зеркалу в душевой, я разглядел под зарослями щетины лицо и кожу… вполне здорового, правда, как мне показалось, идеально матового оттенка. Не было ни румянца, ни бледноты, все видимые участки кожи не разнились между собой температурой цвета. Хотя эти морщинки, это впечатление изношенности так и остались прежними…

Я стал лихорадочно ощупывать себя, проверять пульс, но его не было. Мышцы будто размякли, вены все без исключения спрятались под кожей. Внутри меня ломило и все скручивало от животного страха. Что со мной происходит… Я живой, но при этом не подаю признаков жизни. Но сердце не захлебывалось в накатывающих волнах адреналина. Кровь не стучала в висках. Меня пронизывала пугающая легкость во всем теле, а страх отдавался лишь небольшим головокружением. Я чувствовал себя невесомым. Однако посмотрев под ноги, я увидел, что выцветший линолеум подо мной существенно проседал.

Уткнувшись в стенку, я обессилено по ней съехал. Ну невозможно, невозможно было смириться с мыслью, что я больше не дышу! Это неправильно! Я точно продолжал спать… И мне страстно хотелось вырваться из этого кошмара, чтобы проснуться и захлебнуться таким знакомым и родным дыханием. Но нет… Все это подозрительно смахивало на реальность.

Я был словно заперт в клетке наедине со своей детской фобией, когда перед сном раз за разом боялся, что забуду как дышать и больше не проснусь. Тогда я еще не понимал, что проблема решалась сама собой, стоило ее только отпустить, не думать о ней. Но я не отпускал, а продолжал с болезненной ответственностью следить за правильной последовательностью движений грудной клетки. К счастью, с возрастом, эта фобия изжила себя, во многом благодаря познаниям в анатомии и принципах работы нервной системы. Меня более не посещала абсурдная мысль о том, что тело вдруг забудет про дыхание. И каково же мне было теперь, когда детский страх реализовался так, как я даже не мог себе представить. Я будто застрял в предвестном состоянии агонии, которая ни к чему не вела и ничем не выражалась. Но я свыкался.

Я сидел неподвижно, как мертвец, много часов. За окном смеркалось. К этой проблеме – если это можно было ей назвать – я уже относился хладнокровно. Как и к трагедии с саамкой. Да, я и о ней размышлял эти часы. Мне удалось принять ее потерю как данность. Как вынужденные обстоятельства, что открывали бы передо мной новые горизонты. Но я не хотел за них заглядывать. Меня не интересовал мир за стенами этого трейлера. Последний, только что обретенный мной смысл жизни бесследно исчез, вновь заставив на некоторое время усомниться в истинном замысле моего существования. Однако сейчас это и не было важным. Смысл жизни у каждого свой, но те ощущения, которыми он был навеян – у всех одинаковы. И мое отличие от других состояло в том, что я мог получать их столько, сколько мне заблагорассудится, хоть беспрерывно.