Стукач - стр. 6
Вздрагивать и холодеть при слове «немец» я перестал только уже будучи взрослым. В детстве мне всегда казалось, что это оскорбление.
Только повзрослев я понял, что «немец» – это просто такая национальность.
Но во время семейных разговоров произнося это слово понижали голос. Впрочем, вслух его произносили очень редко: тема была не то чтобы запретной, а какой-то- непристойной. Как упоминание о какой-то стыдной болезни, о которой было не принято говорить.
Кое- кто из нашей молодёжи пытался пробиться в русские, не беря при этом фамилию и национальность жены.
Некоторым это удавалось и они получали паспорт с уже вписанной в него «русской» национальностью.
Говорят, что глава «Газпрома» Алексей Миллер искренне считает себя русским и возмущением отвергает слухи о своих немецких корнях. Он говорит всем, что его родители были русскими. И обе бабушки. И даже собака у них была ни какая-нибудь немецкая овчарка, а русская борзая.
Точно так же, кстати, не считал себя немцем патриарх Алексий II (Ридигер), предки которого по отцовской линии уже в 18 веке приняли православие, а по матери он просто был этническим русским.
Иметь немецкие корни и быть немцем – это, знаете ли, несколько разные вещи. Точно так же русским, а не немцем был православный царь Николай II, сколько бы немецкой крови не вычислили в нём приверженцы его немецкой составляющей.
Можно ли их за это осуждать? По-моему – нет. Это просто такая устоявшаяся привычка считать себя тем, кем ощущаешь.
Вот например мой пекинес почему-то ощущает себя кошкой. Моя собака обожает сидеть на подоконнике и мурчит, когда ей чешут за ухом.
Окончательной ассимиляции немцев в России отчаянно сопротивлялись лишь старики. Наверное, им просто было жаль своей молодости, оставленной в ГУЛАГе и трудоармейских колоннах по причине своей «неправильной» национальности. Может быть не давали покоя воспоминания о трагичной судьбе родителей, разоренных колониях и поселках, не заживала боль от оскорблений, унижений и ужаса расправ, которые они пережили.
Мой родной дядя, Карл Бетц, рассказывал, что в трудармии, а потом и в лагере его спасла профессия. От своего деда он научился катать бурки и валенки. Бурки из белой овечьей шерсти носили генералы, полковники и другое лагерное начальство рангом пониже, поэтому ему предложили записаться татарином. Но он отказался.
Не знаю, устоял бы я перед таким дьявольским искушением, если бы попал в такие же страшные условия.
Потом грянула перестройка.
Она покончила с равенством и братством. Кто был никем, тот стал ничем.