Студент 2 - стр. 34

Он особенно подчеркнул «Елизавету».

– Что именно? – очень спокойно спросила Алиса.

– Уединяться… со всякими типами! – сардонически возвысил голос он. – Продаваться им!

Я не поверил своим ушам. Алиса окаменела. Константин Валентинович начал грозно поворачиваться в кресле. Что произошло в душе Нины Григорьевны, я распознать не успел.

– Так, – сказал я ледяным тоном. – Надеюсь, вы понимаете, что после этих слов находиться в порядочном обществе вам невозможно?

– И что? – нагло и пьяно переспросил он.

– А вот это.

Я схватил его за замшевый воротник, дернул так, что стул с грохотом упал на паркет, Макс неистово заголосил в прихожей, а что сделалось с пугливой Ниной Григорьевной, не знаю.

Щуплый организм даже с добавкой пиджака, штанов и прочей требухи вряд ли превышал килограмм шестьдесят. Я легко волок тело по паркету, не давая ему возможности обрести равновесие, отчего Петр Геннадьевич ногами отчаянно выкидывал коленца, отдаленно схожие с пляской вприсядку, а руками пытался ухватиться за углы, за ручки дверей… Успеха это не имело. Стремительное извержение живописца из квартиры под злорадный лай Макса чуть притормозилось у выхода, пока я одной рукой отпирал замок. Отпер, рывком развернул страдальца тылом к себе – и резким толчком ноги, как из катапульты отправил в полет в сторону противоположной двери, куда он врезался, как спутник в плотные слои атмосферы. Что сталось с жильцами за той дверью, неизвестно.

Вслед портретисту полетели черные лакированные штиблеты, сиротливо оставленные у порога.

– Не вздумай сунуться назад, говно! – предупредил я. – Загремишь с лестницы.

Захлопнул дверь и подмигнул мопсу:

– Что, Макс? Справедливость торжествует?

– Гафф! – одобрительно брехнул пес.

Изумленный Константин Валентинович возник в прихожей. Макс что-то проворчал, по-своему докладывая хозяину о происшествии.

Я махнул рукой на дверь:

– Вышел. В открытый космос. Сказал ему, чтобы на орбиту не возвращался.

Но тут в дверь бешено забарабанили – Петр Геннадьевич, похоже не внял моим указаниям.

– Нет, ну бывают же такие бестолковые! – возмутился я и пошел отпирать.

Воинственно-взъерошенный художник предстал передо мной в носках. Башмаки так и валялись на площадке. Судя по всему, он вознамерился произнести много чего горького и гневного, но я, конечно, не дал ему и рта раскрыть.