Струны - стр. 27

Я потерял звезды. Я был оглушен. У меня больше не было моей вечности, которую я видел каждый день.

Я должен был защищать мир людей. Но я понял, что буду защищать МОЙ мир – от проникновения в него человека.

Я перестал мечтать. Долгими ночами, мучимый бессонницей, я уже не думал о глубоком и мрачном небосклоне, не представлял себе картины будущего. Не видел той красоты, которая окружала меня раньше, а найти новую не мог и не хотел. Что-то иссохло в душе, какая-то жизненно необходимая потребность мечтать. Все стало понятно. В этом мире люди объяснили все, даже смерть, хотя еще не победили ее. Они хотели победить то, что было логическим завершением чего-то столь грандиозного, что люди попросту не могли это понять. Сначала я был зол. Потом я жалел их, ведь не было смысла злиться из-за их неведения. А после я смирился. И мне стало безразлично. Мне стало никак.

Я перестал мечтать. Я пытался найтись в том, что люди создавали веками: в искусстве, в литературе. Но быстро потерял к этому интерес. Книги… Эти волшебные артефакты, дающие другую жизнь тем, чье сердце раскрыто. Но сколько в них было лжи. Одни, самые прекрасные из них, были полны смысла, которого на самом деле не было. Просто потому, что в жизни людей такого смысла нет. Бедные, не от мира сего писатели вложили в свои творения слишком много – и превысили все ожидания своих читателей, переоценили их, дали ложную веру в то, что смысл есть. Другие же, худшие, были полны невнятных попыток объясниться, зачем они написаны. Они оправдывались сюжетом, стилем, искусственной мыслью. Я был разочарован. И я углубился в историю. Это была единственная правда, пусть тоже отраженная через призму человеческого видения свидетелей.

Я перестал мечтать. Это страшное осознание пришло ко мне, когда один день стал напоминать другой. Я пережил столько рассветов и закатов, помня каждое их мгновение, каждый оттенок солнечного света в зависимости от часа. А теперь не мог вспомнить, что делал накануне. Все стало одинаково серо.

Я перестал мечтать. Я попал в мир людей.

Я этого не просил.

– Дуглас, маленький ты бес! Покажись!

Из небольшой хижины вышел пожилой, невысокий мужчина, запахнув накинутый поверх свитера и штанов теплый плащ из кожи и меха. Полноватые бока старика опоясывал ремень, к которому крепился ножик. Мужчина встал на ступеньке, оглядевшись.

– Я слышал, что ты на крыше, слезай. Тебе было велено собрать семена, иначе останешься без ужина.

С округлой крыши хижины посыпались камушки и щепа, принесенные ветром. Вскоре на землю спрыгнул щуплый мальчишка. Немного криво сшитая рубаха оголяла выпиравшую ключицу, в широких штанах утопали явно худые, пусть и крепкие ноги. Через плечо мальчишки была перекинута самодельная тканевая сумка. Грязноватые темные волосы были немного растрепаны, а чумазое лицо было озарено улыбкой. В больших глазах, болезненно обрамленных темными кругами, горела детская радость.