Стрижи - стр. 101

Третьим умер мальчик, учившийся во втором классе бакалавриата. Звали его Луис Альберто, и он был венесуэльцем. Просто замечательный парень. Воспитанный, старательный, симпатичный… Но, к несчастью, как это часто случается, ему недоставало внутренней стойкости и силы духа, без которых трудно выжить в нашем подлом мире, где вперед можно пробиться, только орудуя локтями. За несколько недель до смерти ему исполнилось семнадцать. И если многие его товарищи по классу еще не выбрали себе будущую профессию, то он твердо решил изучать медицину. Но судьба решила иначе. Кураторша их курса рассказала нам, что в семье Луиса Альберто постоянно случались скандалы и сам он лечился у психиатра. Мне же двое ребят, парень и девушка из его класса, по секрету сообщили нечто иное. Совсем недавно парень пережил любовную травму. Кроме того, по их словам, над ним издевались в соцсетях, и делал это, разумеется, кто-то из нашей школы. Кто? Я понял, что мои собеседники не хотели называть виновных, поэтому ответили расплывчато. Позднее девушка подкараулила меня на школьной стоянке и шепнула, что любовная история Луиса Альберто носила гомосексуальный характер:

– Кажется, он был геем.

– Кажется?

– Ну хорошо, он был геем.

Короче, по той или иной причине в субботу на рассвете парень бросился в тоннель Ла-Менина на бульваре Чопера в Алькобендасе, довольно далеко от своего дома и от нашей школы. При нем нашли написанную от руки записку, которая позволила полиции исключить возможность как несчастного случая, так и убийства. В одной популярной газете было высказано предположение, что мальчишка стал жертвой травли, и была названа наша школа. Но журналист не удосужился указать источник информации.

Я вернулся с работы в обычное время. В почтовом ящике лежали два конверта: в первом было уведомление от банка, во втором – какой-то счет. Оба на мое имя. Когда я их доставал, на пол упала очередная анонимка. Не уверен, что смогу сейчас вспомнить ее дословно, но смысл был такой: «Твоя жена тебя обманывает (наставляет тебе рога). И ты даже не представляешь, каким образом». В первое мгновение я решил добавить и эту записку к своей коллекции. И уже шагнул было к лифту, но вдруг передумал. Как отнесется Амалия к такому позорному обвинению, если узнает о нем? Ведь это послание ни в какое сравнение не шло с предыдущим, которое она могла спокойно мне показать, поскольку оно касалось всего лишь моей манеры одеваться. Я быстро сунул оба конверта обратно в ящик, заложив между ними записку. Потом поднялся в квартиру, взял Пепу, долго гулял с ней, а когда вернулся, нашел почтовый ящик пустым. Оба конверта лежали на кухонном столе. Сперва я сделал вид, что не заметил их. И только какое-то время спустя распечатал в присутствии Амалии. Анонимки между конвертами не было. Воспользовавшись тем, что Амалия вышла из кухни, я заглянул в мусорное ведро, но и там листка не обнаружил. То обстоятельство, что Амалия не показала мне записку и даже не упомянула о ней, убедило меня в справедливости обвинения.