Стрекоза второго шанса - стр. 3
Митяй переворачивается на живот и травинкой дразнит свою пчелу.
– Не знаю. Мертвых я там не видел, хотя смотрел во все глаза. Впереди клубится что-то такое, вроде тумана над трясиной. А в тумане – черная нора. Ширяй сразу к норе устремился. И не боялся совсем, понимаешь? А ведь он и от куста порой шарахается!
Мокша вцепляется Митяю в рукав.
– Ты его не останавливал? Нет?
– Куда там останавливать? Ему и без меня тяжело лететь было. Там такое все… провисшее. Я в гриву вцепился, не отпускал. Повода лишний раз и не касался – опасался, вообще оттуда не вырвемся. Ширяй разогнался и в нору.
Митяй замолкает. Мокша не находит себе места. Бегает вокруг, заглядывает ему в лицо. Митяй молчит, качая на травинке свою пчелу. Он может играть с ней часами. Говорят, она прилетает на его голос, хотя поверить в это невозможно. Пчелы – они сами по себе.
– А в норе? В норе, что?
– А в норе не пойми чего, – морщится Митяй. – Я думал: тронусь. Папаню своего покойника видел, как ему крымчаки ножами ремни из спины режут. Папаня кричит, чтобы я с лошади соскочил да к нему бежал на подмогу. Стал я ногу из стремени выпутывать, а Ширяй меня крылом по лицу… Смотрю я: папани нет и в помине, а где он стоял, только кучи серые ворочаются.
Голос у Митяя еще не устоялся. Он чуть подрагивает и выдает высокие ноты, хотя Митяй и старается говорить хрипло. Мокша бросается животом на траву и переворачивается на бок, чтобы только заглянуть ему в лицо.
– Не врешь? Правда, не врешь? – стонет он.
– Смотрю: нора заканчивается, а впереди что-то светлеет. Ширяй крыльями плеснул, и вдруг ветерок прохладный в лицо, а кругом сосны! Прям как наша земля, но птиц не слышно, и солнца нет. И все такое новое: и деревья, и кусты, и небо! Словно по ярмарке ходишь и смотришь вещи, которых никто, кроме мастера, который их сработал, прежде в руках не держал!
– Мир мертвых! – пугливо повторяет Мокша Гай.
– Да не видел я никаких мертвых! Говорю тебе! А ведь я там даже по земле ходил! – терпеливо объясняет Митяй.
– Ты спрыгнул с седла? – изумляется Мокша. Про это он слышит впервые.
– Не сразу… Ширяй долго летел над соснами. Он летит, а я ничего понять не могу. Пора бы ему устать, а у него с каждым взмахом сил прибавляется. Зато я взмок весь и с седла уже сползаю. То в одну сторону мотанет, то в другую. А там уже и горы впереди синеют – близко совсем. «Нет, – думаю, – хватит. А то обратно не воротимся». Посадил я Ширяя на поляне, крылья подвязал, стреножил и пустил пастись.
– А сам?
– Рубаху снял, в ручье искупался, и вроде как полегче стало. В пот уже не так бросает, и круги перед глазами исчезли. Лег я тогда на траву, да и сам не заметил, как уснул. И приснилось мне, что я дома…