Страсть - стр. 32

– Думаешь, напугал меня? – совершенно спокойно произнёс Марк. – Ничуть. Эту статью ты мне уже заранее приклеил, Афанасий Дормидонтович. Без суда и следствия. Ты обрёк меня на неволю умышленно в тот момент, когда взял ручку, чтобы подписать ордер на арест.

– Тебя арестовали по подозрению в совершении контрреволюционных действиях, – перебил Кривошеев. – Следствие разберётся во всём.

– Не надо лукавить, будто я сейчас рублю под собою сук, – сказал Стешко – Моя судьба уже давно решена тобою. А беседу эту ты затеял для того, чтобы развеять в себе некоторые сомнения, которые стали преследовать и мучить тебя в последнее время. Ты сам боишься той жестокости, что процветает в вашей конторе. Боишься судного дня, который рано или поздно, но наступит. Тебя настораживают трения во власти на самом верху. В твоём сердце тревожно и смутно, даже со стороны видно, как тебя мучает бессонница. Вон лицо-то какое серое. Или я ошибаюсь?

Кривошеев насупился и промолчал. Карандаш, который он вертел в руках заметно дрожал. Чувствовалось, что слова Марка попали в точку.

– Ты хотел бы уяснить для себя, почему одного за другим сажают в тюрьмы видных полководцев, именитых врачей, директоров производства, и не знаешь, кому задать этот потаённый вопрос, разъедающий тебя изнутри. Боишься, Афанасий Дормидонтович, что после этого вопроса сам можешь оказаться в одной камере с ними. А наедине со мной можно говорить на любую тему, не страшась последствий. Я для тебя самая подходящая отдушина, в которой нуждается твоя душа.

Наступила небольшая пауза. Марк Стешко внимательно всматривался в лицо Кривошеева, пытаясь понять внутреннюю реакцию собеседника. Но тот продолжал молчать, нервно перекатывая карандаш меж пальцев.

Арестант хмыкнул и продолжил:

– Тебе хочется услышать мнение со стороны, чтобы облегчить свои терзания. Твоя душа требует исповеди. Чем не подходящий случай, не так ли? Я безопасен, за дверями конвой, делай, что заблагорассудится, спрашивай о чём угодно – никто не заподозрит твоих истинных устремлений. Можно и побить в конце беседы, для маскировки, для отвода глаз. Бражников, вон, успел уже отвести душу.

Кривошеев, шумно сопя, дослушал арестованного до конца, не перебивая. В конце монолога арестанта его лицо налилось кровью, на шее вздулась вена и шевелилась, будто живая, брови взлетели высоко вверх. Сдерживая себя усилием воли, чтобы не запустить в лицо Стешко чернильницу, ухватившись за край стола, он со злостью выдохнул:

– Ну, знаешь, ты перешёл всякие границы, чёрт возьми! Что ты такое городишь? Хотя, – Кривошеев достал из кармана платок, вытер вспотевший лоб, – такое поведение мне знакомо. Это обычная реакция любого преступника, когда его загоняют в угол, – шипеть в бессилии или выкрикивать оскорбления. Это животный инстинкт, так сказать. Собака тоже рычит и скалится, когда предчувствует свою погибель.