Страсть - стр. 120
Ванька развернулся и выбежал из церкви.
«Религия – это опиум для народа!» – вспомнились ему слова Ленина, вычитанные однажды в книжке. Он не знал точного значения этого слова, и не спрашивал из-за ненадобности. А вот сейчас неожиданно для себя вдруг понял, что опиум – это, скорее всего, какой-то дурман!
«Точно – дурман, – подумалось Ваньке, когда он очутился на улице и перевёл дух. – На себе испытал. Всё тело разом одеревенело при виде лиц святых, даже соображаловка отказала».
Хмурый и опустошённый он вернулся домой. Забрался на полати и до самой ночи пролежал там, уставившись в потолок. Не давала покоя единственная мысль: чем могла очаровать и покорить церковь отца? Что такого привлекательного он смог усмотреть в ней, чтобы с безудержным желанием стремиться туда всякий раз?
Необычное поведение сына обеспокоило Евдокию. Ванька не спускался с полатей, не помогал растапливать печь, не задирался на сестёр, даже голоса не подавал.
– Ванечка, ты не заболел? – спросила она, не выдержав молчания сына.
– Нет, мама, я здоров.
– Так чего печь не разжигаешь?
– В другой раз, ладно? Книжка очень интересная попалась.
– Ой, ли? Скрываешь от меня чего-то. Нашкодил, поди? Или двойку получил? Давай, рассказывай!
– Да всё у меня хорошо, мам! Говорю же: книжку интересную из библиотеки принёс. Мне её на два дня всего дали.
– Ванька, не ври, – вступила в разговор Василиса. – Уж я-то знаю, когда ты что-то скрываешь. Забиваешься в щель, как мышь и молчишь. Колись, давай, что произошло? Мы всё равно не отстанем, пока ты не расскажешь, что случилось.
Говорить о посещении церкви не хотелось, и тут он вспомнил, что ходил навестить дядю Сима. Это сообщение послужило для него палочкой-выручалочкой.
– Ходил навестить дядю Сима, – как бы с неохотой сообщил Ванька.
– И что?
– Не живёт он больше в том доме.
– Переехал куда?
– Арестовали его ещё осенью, в тюрьме он.
Евдокия выронила из рук полено. Оно с грохотом упало на металлический лист у печки. Из отгороженной комнатушки тотчас выскочили друг за дружкой Василиса и Фрося, уставились на мать. Лицо её было бледным, губы слегка подрагивали. Сообщение сына живо напомнило ей о Марке. Сердце замерло и будто остановилось.
– И его, значит, постигла такая же участь, как нашего отца? Ох-ох-ох! Сколько же ещё пострадает невинных людей? – мать медленно опустилась на табуретку, на глаза навернулись слёзы. – Его-то хоть за что?
– Не знаю я, мам.
– Разве ты не спрашивал у Маргариты Васильевны?
– Её я тоже не застал.
– И где она сейчас, бедняга?
– Тётка, которая живёт сейчас в их доме, сказала, будто приезжал сын и забрал её к себе.