Страшная сказка - стр. 10

– Соф, – я проигнорировала её, как игнорировала с десяток таких попыток весь последний час.

Лежа на неразобранной кровати, полураздетая – в одной лишь ночной рубашке. Смотря заледеневшими глазами в потолок и слыша, как пунцовое бешенство вскипает под кожей. Разносясь по всему телу, от центра груди – до кончиков мизинцев на ногах.

Становясь жарче, сильнее.

Беспощадней.

Через час напряженного, давящего на мозги молчания руки, заложенные за голову, затекли, а глаза превратились в два сухих песчаника, словно я провела на этой теплой – до отвращения уютной – кровати ни одну бессонную ночь.

– Соф, ответь мне, – голос Мии задрожал, и она с усилием сказала: – Давай поговорим… Пожалуйста, Соф.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице; я так и заснула – тихо, неподвижно, со слабой надеждой, что все еще будет хорошо.

Утром я проснулась со стойкой уверенностью, что вечер вчерашнего дня мне просто приснился. Кошмарные сны ведь иногда навещают нас, правда?..

Заправленная кровать сестры, чемоданы, из которых уже свисали рубашки, платья и прочие девичьи тряпки, разом оборвали поток моих лихорадочных мольб.

Вдох. Выдох.

Успокойся, Соф. Все еще может измениться.

И ядовитый голос в ответ: Измениться? Серьезно? Ты сама хоть в это веришь?

Горько усмехнулась. Да, верю. Верю, иначе бы вчера вдребезги разгромила всю кухню.

В школу я не пошла. Спустилась к берегу, смотрела на тихую, слишком тихую гладь воды, которая неспешно колыхалась в резонансе с моими мыслями.

День был пасмурный, промозглый; со стороны леса собирался густой туман. Сидя на берегу, я слушала гогот собирающихся в кучки альбатросов и следила за тем, как ласково, точно силясь охладить разгоряченные нервы, касается пальцев ног прохладная морская пена. Несмотря на все старания, шелест волн меня скорее раздражал, нежели успокаивал.

Горя жгучим желанием всё изменить, я бы всё в ту минуту отдала, чтобы сестра никуда не уезжала. И как вы думаете я поступила? Как самая последняя трусиха, конечно. Я поднялась с мокрого песка, отряхнула юбку и медленно, словно идущий на поправку тяжело больной, поплелась домой. Что я могла сделать?

Сейчас эти мысли не дают мне покоя, и я всё гадаю: а что, если бы Миа тогда не уехала, что, если бы я уговорила ее остаться в Лаундервиле, может, тогда не произошло бы всего этого? Какой вообще была бы моя жизнь, если бы я заставила остаться сестру дома? Этого я уже никогда не узнаю. Через несколько дней Миа умчалась в Крослин, спустя два года я познакомилась с Марком, а дальше в памяти остались какие-то разрозненные, вращающиеся в беспорядочном хаосе обрывки: слишком много там было смертей, сомнений и боли.