Странствие по таборам и монастырям - стр. 74

(источник мира), заменялось более косвенным прозвищем «черный чемодан». Глупо употреблять неотесанные и неприятно звучащие слова в отношении предмета столь нежного и значительного. Впрочем, в выражении «черный чемодан» присутствует не грубость, а скорее защитная ирония, скрывающая весьма прозрачной пеленой глубокий страх перед непроницаемой тьмой источника жизни. Неизвестно, что или кто скрывается в чемодане, – так дело обстоит как с точки зрения древних охотников, так и с точки зрения дворовой шпаны. А в советские времена все классы общества проницали друг друга до основания, и все были дворовой шпаной, точно так же как все были номенклатурщиками, пролетариями, бомжами, инженерами, мажорами, колхозниками, профессорами, солдатами, сумасшедшими, уголовниками, древними охотниками, дружинниками, диссидентами, уборщицами, хиппарями, мусорами, балеринами, физкультурниками, монахами… От этой прозрачности классов еще нечто уцелело на наших территориях (где нынче старинная церковь в день престольного праздника больше напомнит о советских временах, чем бывшее здание райкома), но, к сожалению, эти осколки психоделической откровенческой соборности – тающее сокровище, и скоро каждый класс сделается так же одинок и замкнут в себе, как было во времена больного поэта Некрасова, когда он умирал на утоптанном диване, высунув из диванных подушек свое сухое лицо истерзанного идальго, сжимая исхудалыми пальцами свое последнее сокровище – охотничье ружье, из которого этот садист прежде бил птицу.