Странствие по таборам и монастырям - стр. 24
– Хоть бы даже и по тибетской, – отреагировал Це-Це (он сам был потрясен своей стойкостью, но здесь ему не нравилось, уже отчетливо хотелось съебнуть). Мы, цыгане, алкоголь не употребляем.
– Да? Вот как… Я не знал. Это очень и очень… неожиданно.
– А как вы хотите? Мы народ без территории, без собственной государственности – но это не значит, что мы архаические распиздяи. Мы всегда трезвы. Тем более я царь и стою на страже интересов и безопасности моего народа.
К этому моменту они вышли из темных переплетений бутафорских коридоров на широкий и длинный внутренний двор Курчатника. Этот двор ничем не напоминал внешний. Он был без людей, устлан гравием, вдали стояла белая «Эмка», из бордовых стен повсюду выступали массивные изваяния золоченых атлетов, протянувших над двором свои мускулистые руки, сжимающие факелы, модели атома, свитки и условные книги с пустыми золотыми страницами. Одна из рук держала даже небольшой цветной курчавый атомный гриб, похожий на кочанчик цветной капусты. Эстетика вообще никак не попадала в советскую, тем более шестидесятых годов. Скорее это напоминало монументальный бред в духе Саддама Хусейна или еще каких-то провинциальных диктаторов. Це-Це даже рассмеялся. Он хорошо знал, что такое настоящий научно-исследовательский институт советского покроя, сам в таком работал когда-то.
Прыгунин от этого смеха совсем скис. Кстати, судя по характерному блеску его зрачков, кинорежиссер алкоголем тоже не баловался, предпочитая занюхать белую дорожку.
– Буфет там, – указал режиссер вглубь за двери, откуда слышались нестройные голоса. – Идите туда, выпейте хотя бы томатного сока, что ли.
С этими словами он исчез за какой-то дверью.
У входа в псевдонаучное питейное заведение Це-Це увидел знакомый ему письменный стол, который они с Фролом и Августом сюда притащили. На нем сидели уже несколько человек, оживленно общаясь. У всех в руках блестели солидные граненые стаканы с водкой и томатным соком. Некоторые отважно курили крепкие папиросы «Север». Слово «товарищ» (обладающее несколько змеиным свистящим звучанием) слышалось то и дело, причем это слово вызывало каждый раз взрывы веселого или циничного смеха.
– Быстро эти товарищи отвыкли быть товарищами, – отстраненно подумал Це-Це, взирая на веселящихся (отстраненность объяснялась его новым отношением к алкоголю). – Товарищами они быть перестали, но господами от этого не сделались. А кто же они такие? Точнее, кто мы такие? Граждане? Да какие в пизду из нас граждане? Чуваки и чувихи, вот кто мы такие. А еще мы челы, пассажиры, штымпы, фраера, братухи и сеструхи, пурицы, атаманы, командиры, молодые человеки, девочки и мальчики, шефы, дядьки и тетки, папани и мамани, папаши и мамаши, мужчины и женщины, уважаемые, кентяры, брателлы, перцы, телки, родненькие, пизды и хуи, пидоры и бляди, леди и джентльмены, старики и бороды, барышни и мадамы, сестры и братья, отцы и матери, девушки и парни – короче, мы предпочитаем половые различия социальным, мы живем под знаком своих гениталий, мы ебемся как дышим, а дышим как ебемся. Какие же мы после этого товарищи, господа или граждане? А я вот царь – и поэтому не ебусь. Не царское это дело – ебаться.