Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - стр. 51
Мне по-настоящему сейчас тяжело. Тяжело от одиночества, хотя я уже постепенно привыкаю к нему».
Трагические судьбы подростков Георгия Эфрона и Всеволода Багрицкого в чем-то перекликаются. Оба вели очень откровенные дневники, пытались осмыслить драматические судьбы родителей и свои, испытали безграничное одиночество, погибли сразу же, как попали на фронт. Однако Всеволод обладал жалостью и любовью к людям, которой так не хватало Муру.
В 1940 году, в восемнадцать лет, Всеволод Багрицкий внезапно связал жизнь с болезненной девушкой, как писала его нянька матери в лагерь, «стал скучать и от скуки женился», но через несколько месяцев развелся. Нянька строго указывала: наша настоящая невеста, Люся, в Ленинграде. Люся – это Елена Георгиевна Боннэр.
В конце ноября в Чистополе Всеволод участвовал вместе со студийцами в постановке спектаклей, но игра на сцене ему не удавалась. Все родственники – тетки Ольга и Серафима Суок, Юрий Олеша – эвакуированы в Среднюю Азию. Он один, не знает с кем посоветоваться о будущем. В результате 6 декабря он пишет заявление в политуправление РККА с просьбой отправить его на фронт.
Письмо Всеволода Багрицкого к матери
От Багрицкого Всеволода Эдуардовича,
прожив, в гор. Чистополь,
ул. Володарского, дом 32, кв. 8.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу Политуправление РККА направить меня на работу во фронтовую печать.
Я родился в 1922 г. 29 августа 1940 г. был снят с воинского учета по болезни (близорукость).
Я – поэт. Помимо того до закрытия «Литературной газеты» был штатным ее работником, а также сотрудничал в ряде других московских газет и журналов.
6 декабря 1941 г.
В. Багрицкий
В тот же день он написал стихотворение, в котором видны причины, толкнувшие близорукого юношу на фронт.
6 декабря
Наталья Соколова, одна из обитательниц Чистопольской колонии, вспоминала:
«Сева ходил хвостиком за Таей Макашиной, которая ему покровительствовала, помогала справляться с нелегким эвакуационным бытом. Денег у него не было. Он не знал, как себя применить, к чему приткнуться. Осыпал Таю и окружающих стихами – своими, отца, других поэтов. Он жил поэзией. Не знаю, каким он стал бы поэтом, доведись ему прожить долгую жизнь; но читателем и почитателем стихов еще смолоду был идеальным, прирожденным, божьей милостью. Он выглядел совсем мальчишкой – слегка раскосые глаза, короткий туповатый нос, волосы лохматые, густые, распадающиеся, вздымаемые чистопольским ветром.