Странник. Хроники Альрата - стр. 3
– Приходи еще, – просит она.
Зачем? Разве в следующий раз ты станешь какой-то другой? Я иду по уже тихому коридору, выхожу через опустевший зал на улицу. Время грехов закончилось, занимается рассвет.
Мне нравится это время, улицы пусты, вокруг тихо, только изредка попадется какая-нибудь заблудшая душа. Я глубоко дышу, воздух свежий и чистый. Хорошо. Нет смысла искать Морна – он либо сладко спит в объятьях случайной подруги, либо уже дома, валяется в прихожей после нагоняя от отца за то, что опять пришел пьяным. Сначала я петляю по переулкам, потом выхожу на широкий и совершенно пустой в это время проспект. Я позволяю себе идти прямо посредине улицы, навстречу восходящему солнцу, которое вот-вот должно появиться из-за Царского дворца. Пока оно не появилось, и дворец предстает передо мной мрачной тенью, эдакой зловещей громадой. Мне хочется нарисовать его, но времени слишком мало, да и сил уже нет. Я решаю вернуться сюда завтра чуть раньше и сделать набросок. Потом доработаю по памяти. Край солнечного диска восходит над центральной башней, и вдруг все здание окрашивается в кровавый цвет. Одним карандашом здесь не отделаешься. Нужно передать эту разительную метаморфозу. Тьма и кровь. Пошлый пафос бульварного романа. Я усмехаюсь. Трубным звуком меня сгоняет с дороги экипаж. Я отвешиваю церемониальный поклон, потому что на экипаже дворцовая эмблема. Можно вообразить, что сам Великий Царь Вейт Ритал возвращается после ночных приключений, да только наш Царь предпочитает, чтобы приключения посещали его, а не он их. Солнце встает, мир становится неожиданно бледным, дворец теряет всю свою зловещую притягательность, и, когда я подхожу к нему, он уже кажется ровно таким, как и обычно: весьма аскетичным зданием, выполненным в канонах четкой геометрии.
– Нагулялся, Сентек? – улыбается караульный.
Хоть убей, не помню его имя, хотя вижу его почти каждый день. Я киваю.
– Удачно? – он смотрит на сумку, в которой я ношу альбом.
Все они прекрасно знают, что по ночам я рисую голых женщин. Я достаю альбом и показываю ему рисунок танцовщицы. Он присвистывает.
– А лица почему нет?
– Их лица мне неинтересны, мой друг, – я улыбаюсь и прежде, чем он успевает спросить еще что-то, проскальзываю внутрь.
Дворец уже оживает. На кухне начинается готовка, слышны крики поваров, сонные служанки снуют по коридорам.
– Мастер Сентек, – одна из них мне улыбается, я смутно ее припоминаю, кажется, я как-то ее рисовал.
Голой, само собой. Ну да, прекрасные плечи, просто произведение искусства, которым она и стала в моем альбоме. Я улыбаюсь в ответ и поднимаюсь по лестнице. Налево, потом направо, снова налево, мимо этих жутких росписей на стенах, которые мне каждый раз хочется содрать, потом вниз, снова налево, по галерее, с которой виден внутренний сад, такой геометрически правильный, что от него сводит зубы, несколько ступеней вверх, поворот, тупик и, наконец, моя студия. Это огромная ярко освещенная комната, словно бы выпирающая наружу из здания дворца. Такое расположение позволяет свету проникать в нее под разными углами почти весь день кроме вечера, потому что единственная глухая стена обращена к закатной стороне. Я затеняю окна, ставлю будильник на час дня, даже не интересуясь, сколько мне осталось до пробуждения, и падаю на кровать прямо в одежде.