Страницы моей жизни - стр. 13

Если говорить о дружбе, следует вспомнить, что в 54—55-м годах я познакомилась с танцовщиком Жаком Шазо, самым смешным человеком в Париже. Мы с ним не расставались вплоть до его смерти, очень любили друг друга и вместе много смеялись. Нет, я не смогу долго рассказывать о нем. Даже о живых друзьях говорить трудно – из деликатности, но о покойных вспоминать в десять раз тяжелее и, на мой взгляд, в десять раз бестактнее. В душе я говорю себе: «Как бы это понравилось Х! Как бы У над этим посмеялся…» Я не верю ни в вечную жизнь, ни в реинкарнацию, я атеистка с четырнадцати лет, но все равно не могу смириться с тем, что никогда их не увижу, потому что воспоминания неожиданно сдавливают вам горло, вы упираетесь в стену, закрыв глаза, и произносите то или иное имя. Какого жестокого и бесчувственного бога можно упрекнуть в этом?

Итак, восстановив добрые отношения с читателем, недовольство которого я так и не заметила, поскольку на улицах меня останавливала – как, впрочем, и теперь останавливает – самая разношерстная публика: студенты, торговцы, старые женщины, выражающие мне свою симпатию («Продолжайте… пишите! Мы с вами!»), – я уже не воспринимала провал романа «Через месяц, через год» как тяжелый удар. К тому же «Любите ли вы Брамса?» и критические статьи об этой книге доставили мне огромное удовольствие.

Между тем я написала книгу о ревности и о Флориде. Я не помню, как восприняла ее критика, но это само по себе доказывает, что отзывы не были благоприятными. Позавчера я перечитала книгу, и, признаюсь, критики не ошиблись. Ревность и снисходительность изображены в ней крупными мазками, а герои настолько неестественны, насколько это возможно. Да и сюжет довольно скучен; короче, плохой роман, и, перечитывая его, я испытывала стыд. Не будем больше говорить о нем! Это значит, что, по моему мнению, «Волшебные облака» проплыли, не слишком пострадав от нападок. Журналисты всех мастей признали, с трудом, но признали, что не только реклама сотворила меня, что я как писатель достойна их внимания. И если они продолжали третировать меня, если нападали слишком яростно, реакция читателей, как говорится, не заставляла себя ждать: ко мне – и, думается, к руководству периодических изданий – приходили возмущенные письма. За моей спиной уже стояла небольшая армия защитников, что, с одной стороны, успокаивало, а с другой – огорчало меня, вплоть до того, что я испытывала чувство вины, которого прежде не знала. Мне никак не удавалось ответить на письма, которые присылали читатели, письма, зачастую прелестные, умные, подчас наивные, но доброжелательные. Я сочиняла ответы в кровати по вечерам, но, когда просыпалась, вихрь повседневных забот закручивал меня. Я отбирала самые приятные или волнующие письма. Но на следующий день теряла их. Если кто-то из моих корреспондентов сердится на меня за молчание, пусть они знают, что я сделала это не нарочно.