Страна Семи Трав - стр. 26
Я лег на бок, подоткнул получше одеяло, собираясь последовать примеру своего хозяина, и вдруг с удивлением заметил, что совсем не хочу спать.
История с запиской взбудоражила мое воображение.
Кем был этот русский путешественник, который закольцевал дикого гуся и отправил с ним послание – призыв о помощи? Что мешало путешественнику выбраться из тундры, если бы он был еще жив и находился в тундре?..
Возможно, что судьба его удивительным образом переплелась с судьбой загадочного народа – «детей солнца». Не держали ли путешественника в плену? И что означало указание на борьбу с птицей, которая носила имя Маук?..
Ничего нельзя было понять. Короткие, почти бессвязные слова записки напоминали крик, донесшийся издалека, скомканный, оборванный ветром.
Я улегся по-другому. Было не очень удобно на узеньком клеенчатом диване, хотя вообще я неприхотлив. Черт бы побрал эти жесткие валики!
Нет, сон не шел, хоть умри!..
Ну что ж – Русанов? Или кто-либо из участников его экспедиции на «Геркулесе»?
Русанов всегда импонировал мне. Он был русским патриотом, революционером, социал-демократом, долго находился в царской ссылке, мечтал о перестройке Крайнего Севера России, изучал Новую Землю, ратовал в печати за использование малых притоков Печоры (что осуществилось в наше время).
В одной из работ его написано: «Брожу один между скал. Лишь ветер поет мне песни в дуле ружья…» Так мог сказать лишь поэт. Он и был поэтом в душе, как большинство русских путешественников, исследователей Арктики.
Но больше всего сил отдал Русанов решению грандиозной государственной задачи – прокладке Северного морского пути. Он и погиб на полпути к цели, споткнувшись о порог, выдвинутый далеко к северу, – Таймырский полуостров.
Нам, советским полярникам, трудно представить себе условия, в которых Русанов предпринял свою дерзкую попытку.
Достаточно сказать, что у него не было рации. Зимуя во льдах, Русанов даже не знал, что началась Первая мировая война.
В таких условиях ни Русанов, ни кто-либо из русановцев не могли спастись, проникнуть в глубь полуострова. Чутье путешественника подсказывало мне это.
Но если не Русанов, то кто же?..
Постепенно очертания предметов – стульев, стола, кровати, на которой спал Савчук, – начали проступать во тьме. Вот так! Скоро рассвет, а мне так и не удалось заснуть.
Безмятежный храп Савчука начал раздражать меня.
Правда, он храпел не так, как некоторые, в ужасе просыпающиеся от собственного храпа, – нет, вполне пристойно, с деликатными переливами, паузами и трелями.
Но меня возмущал сам факт. Как? Этот человек спит, а я не могу сомкнуть глаз?! Он рассказал о загадке, которая мучила его, и успокоился на этом! Сбросил бремя догадок на мои плечи и в изнеможении повалился на подушки, чтобы тотчас же захрапеть самым эгоистическим образом!