Страх и наваждения - стр. 28
Проводник в синей форменной куртке повернул голову в их сторону. Я тотчас опознала в нем прохожего, которого – стоя рядом с урной с пустым конвертом в руке – приняла за почтовика, выполняющего особое задание: рыться в бумажных отходах в поисках предателей и изменников. Как говорили во времена моих родителей, врагов народа. И, опознав, отпрянула, вжалась в полку, ясно понимая: на этот раз мне не скрыться за своей героиней; он, ложный почтовик, не упустит возможности вывести меня на чистую воду. Не зря он вооружился полной бутылью.
Между тем голоса спорщиков смолкли. В напряженной тишине, разрываемой моим лающим кашлем, я ощутила тошнотворную вонь, которой несло от проводника. Я чуяла его – как собака чует человека, исходящего липким смертельным страхом. Но, в отличие от собаки, сознавала, как могу использовать его страх себе на пользу. Если проводник поверит, что я несу в себе заразу, он не посмеет ко мне приблизиться. У него не останется иного выхода, кроме как вызвать врачей.
Мои расчеты оправдались. Одной рукой едва удерживая бутыль, проводник пошарил в кармане куртки; раздался длинный, настойчивый звонок (видимо, сработала тревожная кнопка, заблаговременно спрятанная в его нагрудном кармане). В ожидании дальнейшего развития событий я смотрела на нашу четвертую попутчицу, спавшую непробудным сном. Ее сон не потревожили ни яростные крики спорщиков, ни мой надсадный кашель, от которого ходуном ходила полка. Ни верещание тревожной кнопки.
Впрочем, долго ждать не пришлось. Не прошло и минуты, как из-за спины проводника выступили двое. Один худой и высокий, другой маленький и плотный. Оба с головы до ног одетые во что-то белое и обтекаемое, придающее им сходство с шахматными фигурами. Оттеснив проводника, фигуры стояли в проходе, о чем-то совещаясь. Пользуясь возникшим замешательством, я попыталась понять, кто эта странная парочка – пешка и ферзь или конь и слон?
Меж тем, просунувшись между ними и даже привстав от усердия на цыпочки, проводник принялся что-то нашептывать высокому: быть может, объяснял причину экстренного вызова – учитывая неожиданно открывшиеся обстоятельства, вполне простительную; ему ничего не оставалось, кроме как действовать строго по инструкции. Высокий задумчиво кивал, едва заметно морщась и демонстрируя всем своим видом, что ему до чертиков надоели пустые оправдания: мол, все и так очевидно, и двух мнений быть не может.
Наконец, отодвинув докучливого шептуна – скорее грубо, нежели деликатно, – он обратился к своему напарнику (все это время тот стоял, сложив короткие ручки на выпиравшем из-под белого облачения круглом животике), обронив короткую фразу. Судя по интонации, английскую. Маленький толстяк ему ответил – и тоже по-английски. Возможно, им не хотелось, чтобы проводник их понял и влез со своими комментариями.