Страдания юного Вертера. Фауст (сборник) - стр. 2

Это было время перелома в европейской литературе. Бастионы классицизма, казавшиеся такими незыблемыми на протяжении долгих десятилетий, классицизма с его строгой архитектоникой известных единств (места, времени, действа), с его неукоснительной инвентарной росписью стилей, с его выпяченным морализаторством и навязчивой дидактикой в духе кантовского категорического императива, – все это внезапно рухнуло под натиском новых веяний. Их провозвестником стал Руссо с его кличем «Назад к природе!». Наряду с интеллектом с его долженствованиями в человеке обнаружили сердце с его нерасчисленными порывами. В глубинах литературной кладовой под слоем классицистов молодые писатели, побуждаемые Руссо, открыли гиганта Шекспира. Открыли – и ахнули от его «природной» мощи. «Шекспир! Природа!» – захлебывался от восторга в одной из своих первых журнальных статей юный Гёте. На фоне Шекспира их хваленое Просвещение показалось бурным гениям таким уродливо однобоким.

Хроники Шекспира вдохновили Гёте на поиск сюжета из немецкой истории. Драма из рыцарских времен «Гёц фон Верлихенген» сделало имя юного Гёте необычайно популярным в Германии. Давно уже, вероятно со времен Ганса Сакса и, может быть, Гриммельсхаузена, немецкие пииты не знавали такого широкого признания, такой славы. А тут еще в журналах и альманахах стали появляться стихи Гёте, которые барышни бросились переписывать в свои альбомы.

Так что в Вецлар, куда двадцатитрехлетний Гёте прибыл – по протекции и настоянию отца – служить в имперском суде, он явился подобно нежданной звезде. Это был маленький захолустный, по-бюргерски уютный городок в сотне верст к северу от Франкфурта, поражавший разве что несоразмерно огромным собором. Таким городок остался и до наших времен. Но теперь к собору и бывшему зданию имперского суда в качестве достопримечательности добавлен дом амтмана Буффа. В здание суда, впрочем, Гёте заглянул лишь однажды – свежеиспеченный юрист сразу понял, что в ворохе канцелярских бумаг задохнется от скуки. Пройдет более века, прежде чем другой юный юрист, Кафка, углядит «подстриженными глазами» в подобном бюрократическом монстре притягательный художественный объект и создаст свой «Замок». У пылкого здоровяка Гёте нашелся магнит попритягательнее – юная прелестная дочь амтмана Лотта. Так что, минуя здание суда, незадачливый чиновник, но знаменитый поэт зачастил в дом Буффа. Ныне в бесконечной анфиладе крохотных комнаток на трех этажах этого готического дома тоже, разумеется, музей – «Гёте и его эпоха».

Кровь Гёте легко закипала и в старости, а тут он был молод, полон нерастраченных сил, избалован всеобщим успехом. Казалось, провинциальная Лотта будет легко завоевана, как и ее предшественница Фредерика Брион, только что покинутая Гёте в обоюдных слезах в Страсбурге. Но случилась незадача. Лотта была помолвлена. Ее избранник, некто Кестнер, старательно делавший карьеру в том же судебном ведомстве, был человек положительный, но и вполне заурядный. «Честная посредственность» – как охарактеризовал его Томас Манн. Не чета блистательному бонвивану-сопернику, внезапно свалившемуся на его бедную голову. Поколебавшись, трезвая девушка Лотта предпочла, однако, синицу в руках. Пробыв всего несколько месяцев в Вецларе, Гёте вынужден был ретироваться – в отчаянных чувствах, подумывая о самоубийстве. Несколько раз он даже тыкал себе кинжалом в грудь, но, как видно, не слишком упорно, больше из художественного интереса.