Столыпин - стр. 69
Таковы-то тени еще живых людей бродили в польско-литовском крае. Чем не жизнь?! Русские баре частенько до конца дней своих по заграницам шатались, а тут хоть и закраек, но все же своей, Российской империи. Предводитель ковенского дворянства тоже был в отца-генерала: серьезный и солидный с виду, а в душе пересмешник.
Да почему и не посмеяться, если жизнь так прекрасно складывается? При рождении очередной дочери он мог послать в Кремль и такую телеграмму – благо, что телеграф появился: «Дражайший родитель, поздравь нас с Ольгой – прекрасный урожай и на этот год удался!»
А годков-то уже – целый пяток набирался…
По восточному календарю значились тигры, драконы и прочая ужасть, а у них – только радостный писк…
…Мария, она же матя…
…Наташа (с любовью дедуле прописано: растеряша!)…
…Елена-Милена, само собой…
…еще одна Оля (О-ля-ля!)…
…Александра, в просторечии Арабский…
Не забыть бы кого?
Ага, сынка…
– Олюшка? – это уже жене. – Для полного счастия нужно еще сынулю…
– Отстань! Как там в песне – «Ты уж стар, ты уж сед…»
– Давай-давай продолжай: «Ей с тобой не житье, на заре юных лет ты погубишь ее!»
– Так видишь же – «по-гу-бишь!»
– А другого смысла не заметила: «На заре юных лет!» На заре, Олюшка. Еще только на зореньке.
Ну как можно было при такой счастливой жизни думать о каких-то должностях? О званиях?..
Надо же: всё само собой приходило!
По случаю коронации Николая II – внезапное и вроде бы не по чину приглашение на торжества в Москву. Явно отец расстарался. Как такое событие могло произойти без коменданта Кремля? Разумеется, тут было не до шуток. Чин коронации веками отшлифовывался, и генерал Столыпин не мог его ни отменить, ни изменить, ни порушить. Он выглядел молодцом, родитель-генерал. Жаль, мать уже не видела, как он саблей салютовал еще не коронованному императору, а император отдавал честь ему, коменданту Кремля, и жал руку, затянутую в белейшую перчатку.
Сыну коменданта император руку не жал, но как-то само собой вышло, что придворное звание камер-юнкера сменилось на звание камергера. А чтоб на торжествах, среди лощеной царской свиты, сын не выглядел белой вороной, накануне выпал ему на грудь и орден Святой Анны. Ну как же – отец-то при всех орденах!
Петр Аркадьевич Столыпин все это, внешнее, всерьез не принимал. В душе он оставался большим пересмешником. И ничего удивительного, если бы предложил императору, по примеру отца, поменяться шляпами… хотя император-то был, конечно, в военном картузе и мог снимать его только тогда, когда вздевали корону.
Нет, цари, государи, императоры, даже какие-нибудь западные короли, – «шляпопо» свое ни с кем не обменяют!