Столп огненный - стр. 144
Миссис Кобли зашлась в истошном вопле, забилась, и родные с трудом ее удерживали.
Джулиус кивнул. Мэтьюсон опустил руку, и Осмунд поднес факел к груде хвороста у ног Филберта Кобли.
Сухое дерево занялось мгновенно; пламя взметнулось вверх, словно в приступе бесовского веселья. Филберт тоненько вскрикнул. Дым от костра повалил на стоявших ближе всех зевак, и те подались назад.
Вскоре над площадью поплыл иной запах, одновременно знакомый и отвратительный – запах жарящегося мяса. Филберт кричал не переставая, и среди воплей боли порою звучали членораздельные слова:
– Прими меня, Иисусе! Прими меня, Господи! Прими, молю!
Но Иисус не спешил снизойти к его мольбе.
Неду доводилось слышать, что милосердные судьи иногда позволяли родственникам повесить на шею осужденному мешочек с порохом, чтобы ускорить кончину жертвы. Однако Джулиус, по всей видимости, не проявил снисхождения. Нижняя часть тела Филберта сгорала в пламени, а сам несчастный еще жил. Крики, которые он испускал в муках, невозможно было слушать, они больше походили на скулеж перепуганного животного, чем на человеческий голос.
Наконец Филберт умолк. Наверное, не выдержало сердце – или он задохнулся от дыма; а может, пламя выжгло ему разум. Так или иначе, крики стихли. Огонь продолжал пылать, мертвое тело Филберта Кобли превратилось в черную головешку. От запаха подташнивало все сильнее. Нед мысленно возблагодарил небеса за то, что все закончилось.
За свою короткую жизнь я никогда прежде не видел ничего столь ужасного и омерзительного. Не знаю, как вообще люди могут творить подобное, и не понимаю, почему Господь это допускает.
Матушка однажды сказала – и я запомнил эти слова на все оставшиеся годы: «Когда кто-то верит, что ему ведома Божья воля, и намеревается исполнить эту волю, невзирая на цену, которую придется заплатить, такой человек становится опаснее всех на всем белом свете».
Люди стали расходиться с рыночной площади, но я задержался. Взошло солнце. Его лучи не достигали обугленных останков Филберта, ибо костер развели в могучей тени собора. Я думал о сэре Уильяме Сесиле и о нашем с ним разговоре по поводу Елизаветы в двенадцатый день Рождества. Он тогда сказал: «Она повторяла мне много раз, что, если станет королевой, постарается сделать так, чтобы ни один англичанин впредь не лишался жизни за свою веру. Сдается мне, это достойная цель».
Я еще подумал, помнится, что он лицемерит, скрывая политический расчет за напускным благочестием. Но после увиденного не мог не задуматься: неужто Елизавета и вправду сможет избавить англичан от твердолобых церковников вроде Джулиуса и покончит с расправами наподобие той, которую мне выпало наблюдать? Неужто настанет время, когда люди различных вероисповеданий прекратят убивать друг друга?