Сто тысяч раз прощай - стр. 10

– А на экваторе стоят без движения. Там народ устойчивый.

Композицию «2 Become 1» сменил теплый сироп «Greatest Love of All»[5] Уитни Хьюстон.

– Фу! – сказала Хелен, поводя плечами. – Надеюсь, наше будущее все же не в этих детях – так будет лучше для всех.

– Возможно, Уитни Хьюстон не имела в виду конкретно нашу школу.

– Скорее всего.

– Мне в этой песне еще одно непонятно: «Учиться… ммм… любить себя» – почему это считается величайшей любовью?

– А ты вслушайся как следует: там звучит «не любить» – и это более осмысленно, – сказала она.

Мы прислушались.

– «Учиться не любить себя…»

– «…в том величайшая нелюбовь». Потому она так легко дается. И что поразительно, это подходит почти ко всем любовным песням.

– «Она не любит тебя…»

– Точно.

– Спасибо, Хелен. Теперь я вижу смысл.

– Дарю. – (Мы опять повернулись к танцевальной площадке.) – Триш, похоже, довольна.

И мы стали наблюдать за Патрисией Гибсон, которая, до сих пор загораживая лицо ладонью, одновременно танцевала и пятилась.

– Как интересно у Колина Смарта топорщатся брюки! Придумал тоже, куда положить пенал. Вжух! – выпалила Хелен. – Я и сама однажды так влипла. На рождественской дискотеке в компании прихожан методистской церкви, с человеком, чье имя называть не вправе. Хорошего мало. Как будто тебе в бедро упирается угол обувной коробки.

– Думаю, парню это приятней, чем девушке.

– Так пусть выйдет и потрется о дерево, что ли. А иначе получается неприличие, то есть в моем понимании хамство. Не включай такие средства в свой арсенал, Чарльз.

У других парочек руки либо нащупывали ягодицы, либо уже на них лежали, потные и боязливые, либо мяли эту плоть, как тесто для пиццы.

– Смотреть противно. И не только из-за моего пресловутого лесбиянства.

Я заерзал на перекладине. У нас не было привычки к прямому, откровенному обсуждению таких вопросов. Их полагалось избегать, и в следующий миг…

– Ты, кстати, потанцевать не желаешь? – спросила она.

Я нахмурился:

– Не-а. Мне и тут неплохо.

– Вот-вот, мне тоже, – сказала она; прошло немного времени. – Если захочешь кого-нибудь пригласить…

– Говорю же, мне и тут неплохо.

– Неужели у тебя нет предмета страсти, Чарли Льюис? Не хочешь в последние минуты перед смертью снять груз с души?

– Да я на самом деле этим… не занимаюсь. А ты?

– Я? Нет-нет, у меня внутри, считай, все умерло. И вообще любовь – буржуазное измышление. А вот это… – она кивком указала на танцпол, – это не сухой лед, а пелена низко стелющихся феромонов. Принюхайся. Любовь – это… – (Мы стали втягивать носом воздух.) – «Куантро» и хлорка.

Микрофон зафонил – это громогласный мистер Хепбёрн поднес его слишком близко к губам.