Сто одна причина моей ненависти - стр. 18
– Если бы это был… военный, его уже сегодня бы повязали, – равнодушно проговорила Люда. – Так что не гони пургу, начальник.
Деловито засовывая коробочку с отвертками в карман, Ступин проговорил:
– Хотели. С обыском ночью приходили, чтобы по горячим следам улики найти, что-нибудь отравляющее, к примеру. Но он все заховал, жучара. Подписку взяли о невыезде, потому что предсмертного бреда старухиного мало, чтобы уж сразу под стражу. Это мне Альдочка доложила, а узнала она от твоих же, между прочим, соседей, которых вчера понятыми притянули. А если бы ты не была такой равнодушной к чужим бедам и спала бы утром поменьше, то сама все давно бы выяснила.
– Иди уже, – мертвым голосом выдавила Людмила, – а то Альдочка небось тебя по всем чердакам обыскалась. И по подвалам.
– По каким чердакам? – с растерянным испугом спросил Витюша.
– По всем. А после чердаков по соседям пойдет. И доложат они, что ты у меня целых семь минут пробыл. А про отвертку она не поверит.
Ехать куда-либо ей расхотелось. От кого убегать? От Сереги Портнова? Он сам исчез. Самоликвидировался. Покинул ее вселенную, взорвался, рассыпался на куски-осколки, разлетевшиеся по крутой спирали в бесконечную пустоту бесконечной ночи.
Как провела день, она не помнила. Ела, наверное, что-то. Наверное, новости смотрела в интернете. Рано легла спать.
Свернувшись калачиком в кровати, она подумала: «Как все гадко». А потом еще раз: «Как все гадко». И вдогонку спросила себя, а как она завтра будет просыпаться? С какими мыслями? Как будет с ними выбираться из-под одеяла, идти в ванную, потом завтракать?.. Вот со всей этой тошнотой?.. И одиночеством. И заброшенностью. И покинутостью.
Да что ты мелешь такое… Кем – покинутостью? Разве ты сегодня что-либо потеряла? Утратила? Живи себе спокойно дальше, Миколина, строй планы, разрабатывай стратегию новой выставки – ты этого очень хотела. Или отдохни сначала, развейся, как тоже хотела, а уж потом строй – с новыми силами и привычным азартом. Что ты чудишь? Что блажишь? Зачем себе страдания придумываешь, дебилка?
Заснуть не удавалось, мысли копошились растерянные, путаные. На их фоне внезапно оформилась одна, четкая: «Делать тебе здесь больше нечего. Пора уходить. Совсем».
От полной ее нелепости Людмила могла бы расхохотаться, если бы не вязкая тоска, наполнившая душу и разбившая параличом волю. Поэтому она лишь пробормотала: «Да пошла ты», – однако мысль никуда не делась и продолжила напористо пульсировать где-то над переносицей.
И откуда такая чушь заползает в голову?
Потом Люда услышала другую мысль, которая начала горячо перечить первой, и этот внутренний гвалт обходился, как ни странно, без ее участия, предоставляя хозяйке мозга роль пассивного наблюдателя. Безголосые голоса препирались, а Люда слушала. Или это она сама препиралась то с одним, то с другим поочередно?