Размер шрифта
-
+

Стихотворения - стр. 19

в одних все пьют да пьют,
               не образумятся.
В других все заняты лишь тряпками и девками,
а в третьих —
          вроде спорами идейными,
но приглядишься —
          те же в них черты…
Разнообразны формы суеты!
То та,
     то эта шумная компания…
Из скольких я успел удрать —
                    не счесть!
Уже как будто в новом был капкане я,
но вырвался,
          на нем оставив шерсть.
Я вырвался!
          Ты впереди, пустынная
свобода…
          А на черта ты нужна!
Ты милая,
          но ты же и постылая,
как нелюбимая и верная жена.
А ты, любимая?
          Как поживаешь ты?
Избавилась ли ты от суеты?
И чьи сейчас глаза твои раскосые
и плечи твои белые роскошные?
Ты думаешь, что я, наверно, мщу,
что я сейчас в такси куда-то мчу,
но если я и мчу,
          то где мне высадиться?
Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!
Со мною женщины в себя уходят,
               чувствуя,
что мне они сейчас такие чуждые.
На их коленях головой лежу,
но я не им —
               тебе принадлежу…
А вот недавно был я у одной
в невзрачном домике на улице Сенной.
Пальто повесил я на жалкие рога.
Под однобокой елкой с лампочками
                    тускленькими,
посвечивая беленькими туфельками,
сидела женщина,
          как девочка, строга.
Мне было так легко разрешено
приехать,
          что я был самоуверен
и слишком упоенно современен —
я не цветы привез ей,
               а вино.
Но оказалось все —
          куда сложней…
Она молчала,
          и совсем сиротски
две капельки прозрачных —
                    две сережки
мерцали в мочках розовых у ней.
И как больная, глядя так невнятно,
поднявши тело детское свое,
сказала глухо:
          «Уходи…
               Не надо…
Я вижу —
     ты не мой,
               а ты – ее…»
Меня любила девочка одна
с повадками мальчишескими дикими,
с летящей челкой
               и глазами-льдинками,
от страха
               и от нежности бледна.
в Крыму мы были.
          Ночью шла гроза,
и девочка
          под молниею магнийной
шептала мне:
          «Мой маленький!
                    Мой маленький!» —
ладонью закрывая мне глаза.
Вокруг все было жутко
               и торжественно,
и гром,
     и моря стон глухонемой,
и вдруг она,
     полна прозренья женского,
мне закричала:
          «Ты не мой!
               Не мой!»
Прощай, любимая!
          Я твой
               угрюмо,
                    верно,
и одиночество —
          всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.
Спасибо женщинам,
               прекрасным
               и неверным,
за то,
     что это было все мгновенным,
Страница 19