Стихи и переводы - стр. 7
Проблема, однако, в том, что бесконечно подпитывать своё сознание «вымышленными» чувствами невозможно. Последствия чего мы и наблюдаем воочию в последующем за разделом «О негативе» разделе «О поэзии». Метания поэтической души ищут выхода как в поиске смысла собственного творчества («Я поэтесса или графоманка?»), так и в обретении его индивидуальной формы («Всё из рук почему-то валится»). Заключительные стихотворения раздела демонстрируют высокую степень растерянности и исчерпания творческих сил («Нечего сказать», «Пустота»), но это вовсе не безнадёжность отчаяния. На деле поэтесса (как и её лирическая героиня) успокаивается, по её собственному выражению – «остепеняется» в искусстве, и оно становится единственным возможным для неё органическим образом жизни. При этом само искусство и на данном этапе не умирает, а трансформируется в оригинальный художественный жанр, обозначенный автором в другом своём сборнике как рифмовка. Иначе говоря, на определённом этапе своей творческой и жизненной эволюции сочинительница исчерпывает не только любовно-подростковые страдания, хорошо подпитывающие традиционные формы творчества в его ранний период, но и негативные эмоции, проистекающие из пессимистического отчаяния среднего возраста, когда человек понимает, что кардинально изменить свою жизнь, по-видимому, уже не удастся.
С течением времени, прогрессируя и познавая саму себя уже в новой форме художественно-философского творчества, Лариса Баграмова, с одной стороны, преодолевает период сомнений в своём литературном таланте. Это отчётливо слышится в строках стихотворения «Другая я» из раздела «Обо мне» («Я совсем не идеальна, Но без шуток – авангард»). С другой стороны, у неё возникают серьёзные сомнения в целесообразности художественной деятельности, понимаемой как средство достижения успеха у «почтеннейшей публики» («Зачем ты читаешь сейчас эти строчки?»). Поэтесса внезапно для самой себя осознаёт, что её творчество изначально служит не для «массового читателя», не для получения известности и широкого признания у современников, но для весьма узкого круга единомышленников и – для вечности. Что же касается несколько уничижительного сравнения себя с общепризнанными корифеями российской поэзии, такими как Марина Цветаева и Иосиф Бродский в стихотворении с красноречивым названием «Не дотянуться», то здесь у автора, скорее, присутствует определённая доля кокетства.
Итак, переход от раздела «О поэзии» осуществляется к разделу «Переводы и переложения». Если романтически искомый «другой» фатально отличен от тебя, вследствие чего ты не можешь найти свою идеальную половинку и обрекаешь себя тем самым на экзистенциальное одиночество, можно попытаться отождествить себя с этим «другим» средствами искусства, то есть стать «другой» уже в собственном лице. В этом и состоит смысл перевода и переложения. Не я перевожу Юкио Мисиму с японского на русский – но Юкио Мисима через меня начинает говорить на русском языке. По сути, осуществляя перевод, переводчик тем самым перевоплощается в автора переводимого произведения. Или, учитывая заведомую невозможность точной передачи смысла исходного произведения в любом переводе, а в поэтическом в особенности, – в его соавтора. Вот так, опосредованно процессом поэтической сублимации своих экзистенциальных желаний, сочинительницей и находится в конечном итоге её утраченная «вторая половинка» как собирательный образ множества мыслителей, философов и поэтов.