Степь. Избранное - стр. 6
Художник схватил ее за другую руку. Она покорно склонила головку на его плечо. Слезы счастья блеснули на ее ресницах…
– Дорогая моя! Будьте моей… натурщицей!
Леля подняла голову.
– Что?
– Будьте моей натурщицей!
Леля поднялась.
– Как? Кем? – Натурщицей… Будьте!
– Гм… Только-то?
– Вы меня премного обяжете! Вы дадите мне возможность написать картину, и… какую картину!
Леля побледнела. Слезы любви вдруг обратились в слезы отчаяния, злобы и других нехороших чувств.
– Так вот… что? – проговорила она, трясясь всем телом.
Бедный художник! Ярко-красное зарево окрасило одну из его белых щек, когда звуки звонкой пощечины понеслись, мешаясь с собственным эхом, по темному саду. Ногтев почесал щеку и остолбенел. С ним приключился столбняк. Он почувствовал, что он проваливается сквозь всю Вселенную… Из глаз посыпались молнии…
Леля, трепещущая, бледная как смерть, ошалевшая, сделала шаг вперед, покачнулась. По ней точно колесом проехали. Собравшись с силами, она неверной, больной походкой направилась к дому. Ноги ее подгибались, из глаз сыпались искры, руки тянулись к волосам с явным намерением вцепиться в оные…
До дома оставалось только несколько сажен, когда ей еще раз пришлось побледнеть. На ее пути, около беседки, увитой диким виноградом, стоял, широко растопырив руки, пьяный мордастый Иван, непричесанный, с расстегнутой жилеткой. Он глядел в Лелино лицо, сардонически ухмылялся и осквернял воздух мефистофелевским «ха-ха». Он схватил Лелю за руку.
– Подите прочь! – прошипела Леля и отдернула руку…
Скверная история!
Барыня
I
К избе Максима Журкина, шурша и шелестя по высохшей, пыльной траве, подкатила коляска, запряженная парой хорошеньких вятских лошадок. В коляске сидели барыня Елена Егоровна Стрелкова и ее управляющий Феликс Адамович Ржевецкий. Управляющий ловко выскочил из коляски, подошел к избе и указательным пальцем постучал по стеклу. В избе замелькал огонек.
– Кто там? – спросил старушечий голос, и в окне показалась голова Максимовой жены.
– Выйди, бабушка, на улицу! – крикнула барыня.
Через минуту из избы вышли Максим и его жена. Они остановились у ворот и молча поклонились барыне, а потом управляющему.
– Скажи на милость, – обратилась Елена Егоровна к старику, – что все это значит?
– Что такое-с?
– Как что? Разве не знаешь? Степан дома?
– Никак нет. На мельницу уехал.
– Что он строит из себя? Я решительно не понимаю этого человека! Зачем он ушел от меня?
– Не знаем, барыня. Нешто мы знаем?
– Ужасно некрасиво с его стороны! Он оставил меня без кучера! По его милости Феликсу Адамовичу приходится самому запрягать лошадей и править. Ужасно глупо! Вы поймите, что это, наконец, глупо! Жалованья ему показалось мало, что ли?