Стена - стр. 64
Санька смотрел на пустынника во все глаза. Вроде бы дядя Митько сказывал о каком-то монахе, с которым его многое связывало в прошлом. Что же, неужто тот самый?
– А что до грехов… Ну вот, скажем, ты: еще и не вырос, а уж два тяжких греха на душу взял – дядюшку своего, благодетеля, едва не убил, а после и в меня, монаха, – стрелял! Скажешь: не хотел, птица, мол, явилась. Так и ее не за что было жизни лишать. Это Господь тебе указывает: если уж стреляешь, то не сгоряча, не со злобы мгновенной и не с перепугу. А поначалу – долго думай, решай и знай, в кого и за что!
Мальчик кинул взгляд на край лавки, где лежал разряженный пистоль. Поежился, вспомнив, как алые брызги залили рубашку старого Колдырева.
– Я ж тебе сказывал, отче: поделалось со мной что-то. Голова помрачилась. Ни в жисть бы я палить не стал! Сокол этот меня испугал!
– Нет, – мотнул головой инок, да так резко, что борода качнулась. – Не тебя пугать сокол прилетел. Он для другого дела явился…
– А для какого? Скажешь?
Чистое лицо схимника Савватия вновь омрачилось. Некоторое время он раздумывал, будто решая, отвечать ли на вопрос, ответ на который знал, но не хотел произносить вслух. Потом проговорил:
– Беда будет, отрок Александр. Большая беда. Каждому из нас – испытание. Кому какое – вскорости узнаем. А теперь ложись-ка ты спать. Утром я тебя из леса выведу, дорогу до имения покажу.
Но Санька отчаянно замотал головой:
– Дедушка… Отче! Не надо мне сейчас туда идти! Дядя Митько, может, думает, будто я в него…
Монах, до того сидевший на лавке против мальчика, пересел к нему на лежанку и со все той же лаской обнял за плечи:
– И что ж ты делать думаешь? Не в лесу ведь жить станешь?
Санька всхлипнул:
– Но ты вот живешь!
– Э! Чтоб как я жить, надо и нагрешить с мое. Ладно, дитятко: поспи, а поутру все обсудим. Может, и правда, день-другой проведешь со мной. Дядюшка отойдет, остынет, гнев у него схлынет. Давай, ложись-ка.
Все переживания этого странного дня проходили перед глазами Саньки будто череда ярких картинок, смущая, пугая, лишая сил. Он сделал над собой усилие и еще раз окинул взглядом внутренность кельи.
– Отче! А ведь лежанка-то у тебя одна. Где же ты спать ляжешь?
– А я, – отвечал Савватий, – нынче спать не буду. Мне, дитятко, этой ночью молиться надо.
– Чтоб беды не случилось?
– Беда, родимый, все едино случится. Господь ведает, о чем я Его просить буду… А ты спи.
Отрок Александр провалился в глубину бездонного сна, даже не почувствовав, как старец прикрыл его полушубком.
Сквозь сон до него, однако, смутно доносились слова молитв, которые читал схимник, став на колени перед божницей. Вернее, казалось, будто он читает одну бесконечную молитву, то совсем тихо, то громче, и тогда в его голосе слышны слезы.