Стая - стр. 36
Один из стражей, тот, что был поменьше, согласно кивнул:
– Впрямь, иди-ка ты к князю. Пущай он суд правит.
Толпа понемногу стала разбредаться. Рейнар пошел за женой, стражи, переговариваясь, направились к воротам, несколько человек дружно двинулись за амбар – облегчиться, Милена зевнула, склонила по-птичьи голову к плечу, покосилась на амбарные двери, Айша отпрянула. Постояла немного в амбарной пустоте, потом направилась к телеге с тряпками. Приподняла край большого, свернутого в несколько рядов полотнища. От полотнища пахло рыбой. Не долго думая, Айша влезла в телегу, с головой зарылась в тряпку, свернулась калачиком…
Глава вторая
Княжич
Корабли уже третий день стояли в гавани, готовые к отплытию, а Гостомысл все медлил. Днем бродил мрачной тенью по городищу, изредка выбирался к пристани, оглядывал крепкие борта драккаров и расшив[67], вздыхал и вновь уходил в темную и душную избу. Не мог, не желал смириться с тем, что последний уцелевший сын уйдет в чужие земли, оставив старого отца без наследника и защитника. Уже двоих сыновей схоронил в словенской земле альдожский князь, и еще одного недавно забрал на чужбину свободный ярл Орм Белоголовый. С Ормом у Гостомысла были давние счеты – варяг то и дело налетал на земли князя. Налетал по-волчьи – быстро, зло, не ведая страха пред расплатой. Три раза Гостомысл бил его, жег корабли, гнал прочь от городища, а в четвертый ворог угадал – явился нежданным. Да мало того, что набежал, когда не ждали, – под самый корень подрубил, забрав княжьих детей – дочь Гюду и юного Остюга. Потому и бродил князь по своим палатам, будто пастель[68], и сидел ночами сгорбившись на своей лавке, кутался в шкуры и думал, думал, думал… Даже Избор не мог отвлечь отца от мрачных мыслей. Говорил старику о походе, обещал сыскать в чужих землях и выкупить сестру с братом, а ежели не выкупить, так непременно отбить у супостата и вернуть домой. Клялся в том и именем умершей два года назад матери, и славой рода, клал руку на сердце, стоял на колене. Не помогало – отец лишь кивал да задумчиво теребил пальцами бороду. А этой ночью вдруг позвал к себе, стиснул лицо сына в еще крепких шершавых ладонях, вгляделся в глаза:
– Не пущу тебя! Ты – опора мне и надежа. Пусть идут Энунд с Вадимом. А тебя не пущу!
От обиды у Избора даже дыхание перехватило. Вырвался, зло отмахнулся от старика:
– Ты что, спятил? Чужих за братом моим посылаешь?! Хорош же князь буду я после этого!
Кричал бы и дальше – обидно кричал, в отместку за недоверие, за слабость, но вдруг заметил, что дрожат отцовские плечи под синим шелковым корзнем, что ползет по морщинистой щеке слеза, и остыл так же быстро, как вспыхнул. Осекся, метнулся прочь из избы, вылетел во двор. Побежал к соседней – дружинной – избе, по пути не замечая шарахающихся в стороны дворовых людей. Ураганом ворвался в избу, хрястнул дверью за спиной.