Стать богом - стр. 13
Она оставила его посреди степи, в колючей траве и пыли, и растворилась в воздухе. Тогда ротик малыша непроизвольно искривился, из горла вырвался обиженный стон, и что-то потекло из глаз. Он не понимал, что это: ведь ему никогда еще не приходилось плакать. Он плакал долго и безнадежно – первый раз, но не последний.
Он не умер чудом от голода, палящего дневного жара и холода ночи. И еще – от острого, режущего, не имеющего названия чувства, что поселилось в нем надолго и терзало то яростней, то слабее.
На третьи сутки его подобрали пастухи. Чумазого, обожженного солнцем, икающего от слез ребенка накормили, завернули в большую, не по росту, некрашеную рубаху и привезли в поселок. Так началась его новая жизнь, настолько непохожая на прежнюю, что он думал иногда: а может, он все-таки умер, а то, что происходит теперь – это жизнь какого-то совсем другого мальчика, случайно носящего то же самое имя?
Он не остался без крыши над головой и без куска хлеба. Но он не был никому родным. Его заставили работать: носить воду, бегать с поручениями, пасти птицу и коз, а когда чуть подрос – лошадей. У него не было игрушек и хорошей одежды, и никто не защищал его, когда его били соседские мальчишки. Только что он был богом, а стал никем. И все его наивные представления о мире хозяин выколотил тугим кожаным ремнем. Вначале он много плакал, потом – озлобился. В десять лет он дал сдачи хозяйскому сыну, что был старше его на три года и не уставал издеваться над безответным приемышем, и его вышвырнули из дома.
Теперь он уже был не столь беспомощен. Он многое успел узнать об окружающем его мире. Мир был злым. В лучшие дни – равнодушным, но чаще злым. И, если хочешь жить, с ним следовало бороться. Драться с такими же босоногими нищими за лучшее место на рыночной площади. Драться с пацанвой, претендующей на ту же грязную работу. Врать придирчивым нанимателям, увеличивая свой возраст. Обирать ночных пьяниц и мертвецов. Отбиваться зубами, ногтями и жалким ножиком от извращенцев, охочих до красивых мальчиков, и от потерявших человеческий облик матерых бомжей, видящих в нем кусок свежего мяса.
Когда он бродил босоногим беспризорником от одного города до другого, воровал или ишачил за мелкую монету, ночевал в подворотнях и под открытым небом, ему приснился сон. Совсем новый сон, не о былом, а о грядущем. Во сне была величественная женщина в богатой фиолетовой накидке, с крупными темно-фиолетовыми глазами, с длинными черными волосами и губами, алыми и зовущими. Нет, это была не обычная подростковая греза, после которой просыпаешься мокрый и сконфуженный. У него даже мысли не возникло, что эта гордая незнакомка может быть желанна. Она звала его не для любви – для власти. И снилась ему еще не раз. И однажды во сне он пал перед ней на колени и сказал, что готов вручить ей свою душу и принять власть из ее рук.