Старый Свет. Книга 3. Атташе - стр. 3

Десятью верстами восточнее такой же отряд низкорослых коричневокожих стрелков выводили на позиции Стеценко, Панкратов и Лемешев. Западнее верховодили Вишневецкий и Демьяница вместе с каким-то лихим парнем из бывших лоялистов, Хлыновым.

Три недели, ровно столько продлилась подготовка кафров. Ровно столько же я в своё время успел поучиться в юнкерской школе – когда это было?.. И потому совершенно точно мог сказать – этого едва-едва хватало, чтобы стать мало-мальски годным солдатом. И совершенно недостаточно, чтобы превратиться в настоящего офицера. Я, например, так никогда им и не стал, оставшись тем, кем и являлся – рефлексирующим интеллигентом. Не было во мне той пресловутой военной «белой» косточки, такой, как например, в Вишневецком.

Дорог тут уже не было, только направления. Впереди двигались абиссинцы во главе с Тесфайе – наша разведка. Они сигналили зеркальцами с холмов, обозначая, что путь свободен. За ними поросшую чапарралем равнину топтали босые ноги кафров и сапоги их командиров-наставников – легионеров. А замыкали движение мощные гемайнские фургоны, с толстыми бортами, горчичного цвета тентами и высокими колёсами, обитыми кованым железом. Патроны, много патронов, и драгоценный пулемет, эта священная корова Перца и Фишера – вот что тащили работяги-мулы.

Мы все вкалывали как мулы, и я вспомнил своего товарища по несчастью, покойного Вольского, земля ему пухом. Двуногие мулы – так он и говорил. По спине мне лупил точно такой же, как и у всех кафров, вещмешок, битком набитый припасами, на плечо давила винтовка, по бедру шлёпала малая пехотная лопатка, чтоб её, а из-под фуражки текли соленые струйки пота, задерживаясь капельками на грязном носу и щеках, орошая страдающую от жажды сухую почву вельда.

Кафрам было хоть бы хны. Шли себе и шли, уминали пятками побеги кустарника и редкие травинки. Кажется, они даже не потели.

Как белые сахибы, мы могли бы ехать в фургонах. Но мы не были белыми сахибами-лаймами. А ещё могли бы гарцевать вокруг колонны на горячих жеребцах, но мы не были и бородачами-гемайнами. Мы имперцы и пехота, а потому месим землю вместе с этими молодыми ребятами, которые поглядывают на нас время от времени и одобрительно шушукаются.

– Это вы пехота, а я моряк! – скорбно затягивался папиросой Дыбенко. – Видал я ваши сапоги…

– А в тундре на лыжах рассекал и не жаловался, – утёр я пот со лба.

– Так там снег! Снег – та же вода, смекаешь? Вода моя стихия! – Его чуб спадал на лицо слипшимися прядями, но глаза глядели всё так же задорно.

– А вы по этой самой воде ходите, да-да-да…