Старые недобрые времена – 1 - стр. 4
– Я ему слово, а он мне десять, – плачуще жалуется баба, – да дерзко так! Ты, говорит, Пелагея Марковна, в этой иерархической структуре занимаешь равное со мной место, и не имеешь право отдавать мне приказы!
– Нет, ну не аспид ли! – всплеснула она руками, – Не имею! Поучить бы стервеца, штоб язык свой, паскудник, укоротил! А то ишь! Чуть не как барин говорить стал, да ведёт себя дерзко! Я, может быть…
Игнат Саввич, не таясь, усмехнулся, не перебивая, впрочем, информатора. Его, почти небожителя, эти забавки дворни, эта грызня промеж собой, скорее развлекает. Собственно, он особо и не лез в дела дворни, ибо на это есть ключница, но…
– … шибко грамотный! – ввинчивается в уши управляющего голос старой служанки, – Ишь, умник какой!
Игнат Саввич, не замечая того, нахмурился, покрепче сжав вечное перо.
– … и всё в книжках своих, да молодому барину на глаза с умствованиями лезет!
Перо с треском переломилось в толстых пальцах Игната Саввича.
– С умствованиями, говоришь? – переспросил он совсем другим тоном.
– Да как есть говорю! – снова закланялась старуха, – На глаза лезет…
Несколькими минутами позднее, выставив старуху за дверь, управляющий снова сел было работать. Но циферки и буковки пляшут на бумаге, а память, прежде крепкая, начала уже подводить, и легко, как раньше, уже не вспоминается.
– На глаза, значит? – вспомнилось ему, и мужчина задумался.
Ваньку, бывшего с малолетства не то что казачком, а скорее наперсником при младшеньком позднем сыне, любимце старого барина, сгоревшего в несколько дней после Крещенских купаний, он помнит хорошо. Всегда вдвоём – хоть в проказах, хоть в учёбе.
– Этот да… – нехотя признал Игнат Саввич, комкая бороду, – если пролезет, так и…
Рука вовсе уж отчаянно вцепилась в голову. О младшем сыне барина домашний учитель, месье Пьер, отзывался в самых лестных тонах, суля тому в будущем кафедру при университете.
Ванька же, пусть даже швейцарец не называл его светлой головой, а только лишь ругался на проказы, всё ж таки частенько сидел на уроках рядом со своим господином, и, небось, хоть краешком, да нахватал премудростей!
– Этот-то небось разберётся… – просипел управляющий, покосившись на собственные записи, – не побоится Бога!
После смерти молодого барчука, а пуще того, старого барина, относившегося к байстрюку слишком уж снисходительно, помягчев под старость лет, казачок изрядно вылинял. Его положение среди дворни, бывшее ещё недавно куда как немаленьким, стало вовсе уж неопределённым. Сейчас вот со всех сторон обкусывать пытаются. Все, кому только не лень, на прочность пробуют – даже, вон, Пелагея.