Старая девочка - стр. 11
На рассвете Авдотья вернулась домой и этой росой стала смачивать раны Емельяна, боль отпустила, ему полегчало, спокойный, просветленный, он лежал на подушках, и она, хотя сердце разрывалось от слез, от предчувствия непоправимого, тоже была радостна и светла. Солнце поднялось уже высоко, когда он умер – тихо, будто заснул.
По обычаю, она разрезала на Емельяне одежды и, обмыв его больше своими слезами, чем водой, одела в новые, они остались от ее отца. В тот же день, так в их деревне было заведено, его должны были положить в землю. Перед тем, как везти Емелю в церковь отпевать, она еще раз всего его отерла живой водой, но он не задышал. После панихиды, уже на погосте, она сама долго рыла могилу, наконец закончила и, чтобы попрощаться с возлюбленным, открыла крышку гроба. Прижалась устами к устам, и тут от ее поцелуя он вдруг очнулся, слабо-слабо застонал. Сначала Авдотья не поверила своему счастью, вскрикнула, отпрянула, лишь когда поняла, что ей не мерещится, принялась обнимать Емельяна, целовать, да так крепко, что едва снова не отправила на тот свет.
В том же гробу она повезла Емелю домой и, пока они ехали, думала, что, раз Господь сотворил чудо, вернул ей суженого, всё у них теперь будет хорошо. И дети пойдут, и хозяйство, и жить они будут долго и счастливо. Думала она это, мечтала, совсем запамятовав, что в их краях есть такое поверье: если какой священник отпоет живого, чтобы замолить его грех, отпетого следует порешить, иначе года не пройдет – по окрестным селам погибнут двенадцать попов. Она совсем не помнила об этом, но на второй день, когда Емеля остался в избе один, лежал, дремал, и вправду явился их священник с длинным-длинным ножом. Прокрался в горницу, замахнулся, но Емеля, хоть и был еще слаб, перехватил его руку и после долгой борьбы попа собственным его ножом заколол.
Попы и дальше пытались его убить. На тропах, по которым он ходил, они рыли глубокие ямы, утыкая дно остро заточенными колышками, устраивали разнообразные засады, ставили капканы. Однажды трое попов сговорились с местным помещиком, у которого была свора сибирских волкодавов, два дня они их не кормили, а потом, когда Емеля поутру вышел из избы до ветру, натравили на него псов. Он тогда все-таки ушел, и, сделав круг по мелкому березняку, вывел собак прямо к церковной паперти, где псы тех трех попов разорвали на части. Они были последние из двенадцати, больше жизни его никто не искал, но Емельян уже так ненавидел их братию, что все они сделались для него будто кровники.
Сказка о Емельяне Ярославском была как бы пробой пера, главную ставку Вера делала на другую – о Ленине. Если бы, как она надеялась, до переезда в Саратов здесь, в Грозном, удалось бы ее закончить, Вера уже обе могла послать в Кремль, ставить вопрос о продолжении работы. Ясно было, что написание этих былин – дело не одного человека.