Стальные останки - стр. 66
Дойдя до угла Тележной и Ворванной, Рингил сдержанно усмехнулся. Не стоило тревожиться о том, что здесь теперь что-то иначе. Спустя десять лет жилище Шалака изменилось не больше, чем взгляды священника. Каменный фасад был таким же потертым, темные будто кофе окна так же тускло освещались изнутри, и тот же насупленный карниз опускался так низко над входной дверью, что посетитель, который в детстве хорошо питался и вырос высоким, был обречен удариться о него лбом. Тот же загадочный знак болтался снаружи на ржавом железном держателе:
«Войди и узри».
Давным-давно, еще до войны, на этой табличке были написаны другие слова: «Войди и оглядись – быть может, что-то выберет тебя», – заключенные в круг таинственных и, как всегда подозревал Рингил, фальшивых олдрейнских символов. А потом начались пятидесятые, война и драконье пламя, пришельцы-завоеватели из морских глубин. Безобидная приманка для любителей, увлеченных Исчезающим народом, за чей счет Шалак зарабатывал себе на жизнь, превратилась в заявление о колдовских намерениях, граничащее с государственной изменой. Люди говорили, что олдрейны исчезли, уйдя на запад, а с запада теперь пришли Чешуйчатые. Шалаку пару раз били стекла сердитые толпы, на улице его забрасывали камнями чаще, чем он мог сосчитать, а Комитет по защите общественной морали снова и снова требовал от него объяснений. Он усвоил урок. Вывеску сняли, символы стерли со всех поверхностей внутри лавки, и любые намеки на магическую сущность предметов, которые Шалак продавал, сменили листовки с объяснением, что о мудрости олдрейнов ничего не известно наверняка, никто в нынешнем поколении не видел живого двенду, рассказы о них, скорее всего, – детские волшебные сказки, и только. Рингил всегда подозревал, что Шалака глубоко ранила необходимость писать все эти тексты – какими бы ни были увлечения клиентов, сам торговец искренне верил в Исчезающих и их магию. Но когда он с юношеским нахальством затронул эту тему, Шалак в ответ болезненно улыбнулся и выдал несколько банальностей, положенных хорошему гражданину.
«Мы все должны чем-то жертвовать, Рингил. Это война. Если это будут все мои страдания, я не стану жаловаться».
«Ох, да ладно тебе! – Рингил сорвал записку с первой попавшейся резной штуковины и взмахнул ею. – Что это за дерьмо? “Никто в нынешнем поколении не видел двенду”? Хрень какая, Шал. Никто в нынешнем поколении не видел Хойрана во плоти, но я что-то не заметил, чтобы из-за этого закрывались храмы. Банда гребаных лицемеров!».
«Люди боятся, Рингил. – Под левым глазом Шалака красовался свежий синяк. – Их можно понять».