Сталин. Том 1. Парадоксы власти. 1878–1928. Книги 1 и 2 - стр. 89

. (Мертворожденное российское кабинетное правительство 1857 года даже не предусматривало должности премьер-министра.) Но если в Великобритании премьер-министром становился лидер большинства в палате общин, что означало, что он обязан своим положением не королевскому капризу, а выборному парламентскому большинству, то прусский министр-президент назначался или смещался по воле монарха без оглядки на парламентское (выборное) большинство.

Россия следовала не британскому примеру – подлинно парламентской системе, – а прусскому. Правда, Дума могла вызывать министров для отчета перед ней, но абсолютная власть в том, что касалось назначения или смещения министров, оставалась в руках царя, так же, как абсолютное право вето в отношении законов, право распускать Думу и назначать новые выборы и право объявлять военное положение. Кроме того, премьер-министру не подчинялись министры иностранных дел, двора, флота и военный министр. Все это позволяло Николаю II не без попустительства со стороны Витте обманывать себя мыслью о том, что этими уступками он не нарушил данной им при восхождении на престол клятвы защищать самодержавие. Но это было не так: работу четырнадцати тогдашних российских министерств – за некоторыми исключениями – предстояло координировать не царю, а иному лицу [388].

Этим лицом оказался Витте, которого Николай II решил назначить первым в истории России премьер-министром.

Николай II попросил Витте составить Октябрьский манифест, но тот, слишком хорошо зная царя и, вероятно, желая дистанцироваться от этого документа, поручил задачу его составления оказавшемуся у него дома помощнику [389]. Тем не менее именно Витте отредактировал проект манифеста и имел репутацию его главного инициатора [390]. И все же, оказавшись на вершине власти, Витте не ощущал никакой опоры под ногами и не получал ни от кого полноценной поддержки – ни от ошарашенного истеблишмента, представители которого в основном являлись сторонниками неограниченного самодержавия и к тому же неприязненно относились к Витте из-за его происхождения, неотесанности и жены-еврейки, ни от узкой прослойки конституционалистов, по-прежнему ожидавших составления и принятия обещанной конституции, ни от депутатов Петербургского совета, в большинстве случаев считавших, что Дума станет «буржуазным» обманом, ни от бастующих рабочих и студентов, по-прежнему требовавших социальной справедливости несмотря на то, что всеобщая забастовка уже шла на спад, ни от бунтующего крестьянства, вольно интерпретировавшего Октябрьский манифест как обещание чаемого земельного передела, из-за чего на селе вновь вспыхнули беспорядки