Сталин. Том 1. Парадоксы власти. 1878–1928. Книги 1 и 2 - стр. 40

. Впоследствии, в годы своей диктатуры, Сталин выразительно описывал жизнь в семинарии, где процветали «шпионаж, залезание в душу, издевательство». «…в 9 часов звонок к чаю, – объяснял он, – уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики» [138].

Это отчуждение происходило постепенно и не стало полным, но все же семинария, в которую Джугашвили так стремился поступить, отталкивала его от себя. Нелегальный читательский кружок, в который он вступил, поначалу не ставил перед собой никаких революционных целей. Однако вместо того, чтобы примириться с интересом студентов к тому, что как-никак представляло собой лучшие образцы художественной литературы и современной науки, и контролировать этот интерес, богословы ответили запретами и гонениями, как будто им было чего бояться. Иными словами, радикализм среди учащихся насаждался не столько их кружком, сколько самой семинарией, хотя и неумышленно. Троцкий в своей биографии Сталина красочно описывал русские семинарии, которые «славились ужасающей дикостью нравов, средневековой педагогикой и кулачным правом» [139]. Сказано вполне верно, но слишком легковесно. Многие, а может быть, и большинство выпускников русских православных семинарий становились священниками. И хотя из стен Тифлисской семинарии действительно вышли почти все главные светила грузинской социал-демократии – подобно тому, как многие радикальные члены Еврейского рабочего союза (Бунда) были выпускниками прославленного раввинского училища и учительской семинарии в Вильно, – отчасти так было потому, что подобные заведения давали образование и серьезную дозу самодисциплины [140]. Много семинаристов было в рядах ученых Российской империи (в их число входил, например, физиолог Иван Павлов, прославившийся изучением рефлексов у собак); кроме того, учеными становились дети и внуки священников (например, Дмитрий Менделеев, создатель периодической таблицы). Потомство и ученики православного духовенства составляли большую часть интеллигенции по всей Российской империи. Духовенство насаждало ценности, остававшиеся с их детьми и учениками даже после их обмирщения, а именно трудолюбие, уважение к бедности, самоотверженность, и в первую очередь чувство нравственного превосходства [141].

Даже если Джугашвили находил противоречия в Библии, увлекался переводом «Жизни Иисуса» Эрнеста Ренана и не пожелал становиться священником, все это не означало, что он автоматически пойдет в революционеры. Революция не являлась выбором по умолчанию. Требовался еще один серьезный толчок. В случае Джугашвили им стали летние каникулы 1897 года, проведенные им в родном селе его близкого друга Михаила (Михо) Давиташвили, «где он познакомился с крестьянской жизнью»