Сталин и его подручные - стр. 49
Что именно сблизило двух людей, на первый взгляд таких разных по темпераменту и этническому происхождению? Дзержинского и Сталина, как многих образованных поляков и грузин конца XIX в., влекло друг к другу. Грузины учились или отбывали ссылку в Польше, где они находили такое сочувствие и понимание, которого не нашли бы ни в Москве, ни в Петербурге. У поляков и грузин были общие традиции и ценности – культ чести и рыцарства, любовь к красноречию, гордость своим потерянным средневековым величием. Оба народа верили, что они избранники Божьи, защищающие христианскую веру и культуру, будь она католическая и европейская или православная и византийская, от восточных варваров.
И в личной жизни у Сталина и Дзержинского было много общего, помимо сурового отца и преданной матери. С детства до юности их направляли на духовном поприще и мать, и собственный темперамент: юный Сталин мог бы повторить то, что молодой Дзержинский сказал своему брату: «Если бы я когда-нибудь заключил, что Бога нет, я бы пробил свою голову пулей». В возрасте девятнадцати лет оба переметнулись в атеизм и революцию. Ни с кем не общаясь, никогда не улыбаясь, они проводили годы, сидя в тюрьме или охотясь в сибирской ссылке. В противоположность другим революционерам, они не предавались спорам в швейцарских кафе, не занимались во французских библиотеках. В отличие от неразлучных со своими женами Ленина и Троцкого они довольствовались лишь краткими эпизодами какой-никакой супружеской жизни; оба оставили у себя на родине маленьких сыновей, которых почти не знали. Оба в юности писали стихи; оба наставляли и учительствовали, но не формулировали и не анализировали самого учения. Оба чуждались громких выступлений и теоретических дискуссий. Сталин и Дзержинский не завершили своего образования и говорили по-русски с акцентом. Они гордились собственной отстраненностью от других и нюхом на предательство.
Неудивительно поэтому, что, встретившись мимоходом всего раз в 1906 г., через одиннадцать лет в революционном Петрограде они сразу признали друг в друге союзников.
Конечно, во многом Сталин и Дзержинский коренным образом отличались друг от друга. Феликс Дзержинский остался польским дворянином, пусть даже его обедневшая семья владела только небольшой усадьбой в сотню гектаров в литовско-белорусском приграничье. В отличие от Сталина Дзержинского опекала образованная мать, и его всю жизнь окружали любящие сестры. Так же как и Сталин, Дзержинский рано лишился жестокого отца, но семья с братьями, сестрами, племянниками и племянницами была привязана к нему, несмотря на политические расхождения. Дзержинский, в отличие от Сталина, оставался двойственной натурой. В 1919 г., расправляясь в ходе красного террора с тысячами жертв, Дзержинский мог все-таки с братской любовью написать своей старшей сестре Альдоне: «Одну истину я тебе могу сказать. Я остался тот же. Я чувствую, что ты не можешь мириться с тем, что это – я, и зная меня, ты не можешь понимать. Любовь. Сегодня, как в прошлые годы, я слышу и чувствую гимн к ней. Этот гимн требует войны, непреклонной воли, безустанного труда. И сегодня, кроме идеи, кроме стремления к справедливости, на весы моих действий ничто не действует. Мне трудно писать, мне трудно спорить. Ты видишь только то, что есть, и то, о чем слышишь с преувеличенной яркостью. Ты и свидетель, и жертва военного Молоха. Почва, которая тебя раньше держала, теперь крушится под твоими ногами. Я – вечный странник, в постоянном движении, в процессе перемены и творения новой жизни. Ты обращаешь мысли и душу к прошлому – я вижу будущее, и мне хочется, мне надо быть в движении. Ты когда-нибудь размышляла, что такое война на самом деле? Ты оттолкнула от себя видения тел, разорванных снарядами, раненых на полу, ворон, выклевывающих глаза у еще живых людей… А меня, солдата революции, ты не можешь понимать… Моя Альдона, ты меня не понимаешь – мне трудно писать тебе больше. Если бы ты видела, как я живу, если бы ты посмотрела мне в глаза, ты поняла бы, точнее, почувствовала, что я остался тем, кем всегда был. Целую тебя крепко. Твой Фель» (2).