Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года - стр. 8
А вот что касается того промежутка времени, когда И. Джугашвили покинул Закавказье и стал деятелем общероссийского уровня (после вологодской ссылки, то есть с 1912 г.), то синхронных слухов о его сотрудничестве с полицией не заметно. Письмо Еремина, датированное летом 1913 г. (насколько это можно сказать о фальсификации), по содержанию отсылает также к периоду пребывания Кобы в Закавказье. Оно является в чистом виде продуктом эмигрантских кругов, и из появления этой фальшивки никоим образом не вытекает, что в 1913 г. в большевистской среде кто-то подозревал Сталина как секретного сотрудника. То же можно сказать о статье советского перебежчика А. Орлова: она доказывает в лучшем случае бытование таких слухов после революции, а не до нее[11]. А версия, будто бы о связи Сталина с охранкой свидетельствуют его отношения с Р. Малиновским, вообще появилась в годы перестроечных поспешных публикаций и есть не что иное, как плод недоразумения и недостаточной исследовательской компетентности. Таким образом, до сих пор прямых либо косвенных документальных доказательств связей Сталина с охранкой выявить не удалось, а выдвигавшиеся прежде версии не выдерживают критики[12].
В общем, нет ничего удивительного в том, что, утвердившись у власти, Сталин к началу 1930-х гг. взял под твердый контроль все, что выходило из печати не только касательно его собственного революционного прошлого, но и вообще истории партии. Отныне любые публикации на эти темы требовали санкции ЦК ВКП (б), а деятельность различных общественных организаций, работавших на этой ниве, была свернута, прекратили существование и сами эти организации: Комиссия по истории Октябрьской революции и Российской коммунистической партии (большевиков), более известная как Истпарт (действовала до 1928 г.), Общество старых большевиков, Общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев (оба закрыты в 1935 г.).
Очевидно, что в условиях формирования культа Сталина и утверждения официальной идеологии была неизбежной фальсификация недавней истории, а подлинная история, опирающаяся на документы, становилась совершенно неуместной. Но только ли потому, что из революционных анналов приходилось вычеркивать одну за другой фамилии большевиков, «оказавшихся врагами народа», чьи имена теперь не подлежали упоминанию, а заслуги следовало приписать либо самому вождю, либо его верным сподвижникам? Критики Сталина полагали, что он прежде всего боялся разоблачения своего темного прошлого, оттого история по его приказу подвергалась ревизии, а архивы – чистке и изъятиям. Эта точка зрения была очень распространена в эмигрантских кругах и базировалась на убеждении в истинности слухов, что Сталин был агентом охранки и уголовником. Однако слухи эти на самом деле вряд ли когда-либо имели под собой документальную основу, а в том, что в СССР была проведена чистка полицейских архивов, были убеждены эмигрантские авторы, не имевшие к ним доступа, но отнюдь не хранившие и хранящие по сей день эти фонды сотрудники архивов