Ссыльнопоселенец - стр. 39
Тощая ты все же для конца осени. Это учитывая, что в лесу тебе мало кто противостоять может, – видимо, просто недостаточно скорости и ловкости, чтобы догнать того же зайчонка, например. Да и птенцы оперились и подросли, уже на крыло встали, так что жила эта псина только подачками.
Надев на собаку ошейник из толстой коричневой кожи с мощной латунной пряжкой, я начал кормить ее с рук вяленой олениной, отрывая тонкие волокна мяса от тонкой и твердой пластины. Хромка ела жадно, но аккуратно, чуть прихватывая зубищами краешек следующей порции и глотая почти не пережевывая.
Вдруг она отодвинулась и глухо зарычала.
– Ты чего, псина? – Впрочем, уже я услышал негромкие шаги.
– Ах, какая сцена, – сбоку послышался умильный голос.
Обернувшись, я увидел издевательски ухмыляющегося шерифа. Его мать, как он так тихо по дощатому тротуару в сапогах ходит?
– Да, очень сентиментальная, – кивнул я, отмечая, что его левер все так же лежит на локтевом сгибе левой руки, а правую он держит на шейке ложа, положив большой палец на курок. Лавочник тихо отошел в сторону. – Люблю собак, особенно своих. Вы что-то имеете против?
Блин, моя винтовка стоит рядом с курковкой, вроде как и рядышком, но вот успею ли я ее схватить. Хотя…
– Вы не любите собак, даже таких красивых? – Нагнувшись, я левой рукой погладил голову оскалившейся Хромки. А потом выпрямился, держа в правой вынутый из спрятавшейся под напузным рюкзаком кобуры «тейлорс». – Так это ваше дело, шериф.
– Ты слишком много говоришь, новичок. – Здешний охранитель закона нахмурился, но пока не дергался.
– Я не нарушал ваших законов. Моя собака тоже. Есть на улице нельзя мне, про собак там ни слова не написано.
Я слегка развернулся, держа револьвер прижатым к рюкзаку, а запястье к правому боку. И мой большой палец тоже лежал на курке. Если он только попытается взвести свой мультук – буду стрелять, и будь что будет.
Шериф, увидев револьвер, нахмурился еще сильнее, но не сильно испугался.
– Здесь я решаю, что закон, а что нет!
– И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду или попытаюсь уйти. – У меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душным.
– Готов умереть за эту блохастую давалку? – Шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.
– Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг. – Тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле. – Ты как, готов умереть за друга?