Средневолжские хроники - стр. 15
Допрос длился уже часа два. Павел смертельно устал и вымотался, во рту было горько от выкуренных сигарет, в желудке мутило, голова раскалывалась и плохо соображала, мысли путались.
– Я уже десятый раз вам повторяю, – еле ворочая языком, говорил Павел, – нет никаких старших друзей и не было никогда.
– Хватит корчить из себя партизана на допросе! – зло парировал Иван Матвеевич, – это не геройство – подонков выгораживать.
Павлу показалось, что его слова не доходят до собеседника, а тонут в пустоте, как будто он попал в театр абсурда, где два актёра произносят два не связанных между собой монолога, делая вид, что ведут диалог.
К счастью, в этот момент дверь кабинета открылась, и в ней показался Владимир Николаевич, как всегда приветливый и улыбающийся.
– Что-то вы заработались! – весело сказал он, – Пора заканчивать! Иван Матвеевич, вас там в соседней комнате ждут, а я, с вашего разрешения, закончу здесь.
Павел обрадовался Владимиру Николаевичу, как родному отцу, даже глаза увлажнились от радости.
– Что, брат, замучил тебя Иван Матвеевич? «Суров он был…», – шутливо процитировал Владимир Николаевич стихотворение из школьной программы, – ты сильно не расстраивайся. Главное в твоём положении сейчас – чистосердечное раскаяние. Вот, бери бумагу – и всё подробно напиши.
– Что написать? – не понял Павел.
– Всё, что ты здесь рассказал: о клубе, об участниках, как прошло заседание, кто что говорил, кому пришла идея и далее по списку. Постарайся ничего не забыть и не упустить. А в конце не забудь покаяться: мол ошибся, впредь обязуюсь не повторять подобных ошибок, клянусь быть честным комсомольцем и следовать во всём указаниям партии и правительства.
Владимир Николаевич положил на стол пачку бумаги и дал Павлу ручку.
– Придвигайся к столу, не стесняйся – и пиши! Вот вода. Сигареты. Все удобства!
Целую вечность Павел вымучивал из себя покаянную грамоту, подробно описывал обстоятельства создания клуба и первого заседания, раскаивался в ошибках, валил всю вину на себя, обязался впредь не допускать ничего подобного.
В кабинет раз в десять-пятнадцать минут заходили то Иван Матвеевич, то Владимир Николаевич. Первый грубо требовал переписать страницы, которые, как ему казалось, были недостаточно правдивыми или недостаточно изобличающими, второй, читая, кивал головой, шутил, улыбался и просил что-нибудь уточнить или дописать.
Итогом дня стали страниц десять убористого рукописного текста. К концу писанины Павел вымотался ещё больше, чем от предыдущего разговора, рука ныла, голова уже ничего не соображала, только гудела, как колокол.