Среди ангелов - стр. 5
Шёл снег; он хотел взять её за руку, как настоящий влюбленный, а потом дерзнуть на первое признание (глядя в глаза, держа за руку). Но она некрасиво, непозволительно громко выругалась.
– Я недовольна твоей сонатой! – бросила тогда Мария, как будто дело было только в этом, как будто именно за это она его теперь и обвиняла, – во-первых, у тебя нет никакого творческого мышления. Ну разве можно оставлять музыкальное произведение без названия?
– Я не смог ничего придумать. Хочется что-нибудь спокойное, плавное, не режущее слух, что-нибудь наподобие бетховенской «Патетической», – Валерий задумался.
– Тогда назови ее «Зимняя», – предложила Мария. Она делала вид, будто ей абсолютно все равно, как названа эта соната. Но, казалось, только посмей с ней не согласиться – и на тебя обрушится шквал ругательств.
– Хм, хорошо. Это гораздо лучше «Безымянной».
– Вот и молодец! – сухо похвалила Мария, но румянец на щеках выдал истинные чувства.
– С названием все понятно. А что тогда «во-вторых?»
Она загадочно улыбнулась.
Валерий открыл глаза: Мария держала в руках волшебные палочки. Детский металлофон точно разбрасывал вокруг мягкие снежинки. Сама она обратилась в фею, спустившуюся с самого высокого облака. Валерий никогда не видел у неё такой ангельской улыбки, таких плавных, легких движений, такого одухотворенного взгляда. Тогда, двадцать лет назад, Мария пообещала, что обязательно придумает, как оживить его сонату; сказала, что явится к нему совершенно неожиданно, а он обязательно должен помнить об этом и быть готовым в любую секунду.
Валерий перестал обращать внимание на собственную игру, он неотрывно наблюдал за своим Воскресителем и уже вполне верил в волшебство. Мария выпустила на волю еще несколько белогривых снежинок и подмигнула преобразившемуся пианисту. А тот уже и не замечал, как пальцы сами, не сбиваясь, не путаясь, играют сонату, приветствующую первую любовь, равную вечности…
Бесенок
Падающего – подтолкни.
Ницше
Желтые духи падали с солнечных лучей в бушующие черные волны. Нагловатый взъерошенный ветер скользил по их судорожным телам, объятым судорогой смерти. Волны зябли от прикос этого колючего прикосновения и кашляли чтобы освободитьсяот хрипов… Боль – вечность сознания, пульсирующее сердце в руках невро параноика, гипноз души с ее молчаливого согласия… Добровольность агонии… Бессмертие угасания… Интересно, чем же они больны?
Чем болен вет хотя бы этот оглушающий ветер? И обязательно ли быть больным, чтобы испытывать боль? Всё, что неизлечимо, – всё называется ветром, всё называется морем и лучиками солнца, падающими в траву, и первой стужей, и росинками рассвета, всё, что