Сразу после сотворения мира - стр. 37

– Не возьмешь теперь? – привычно спросил Федор, как будто спрашивал так сто раз.

– Не-а, – мальчишка помотал головой. – Я бы взял, да сердится она.

– Сам вижу. Ну, бывай.

– Бывай, дядь Федь.

Паренек уже отъехал на приличное расстояние и даже прозвенел в звонок, когда Федор вдруг закричал:

– Стой, стой!

– Чего?!

– А чего, в этот дом жилец опять приехал? – И кивнул на Плетнева, прятавшегося за шторой. – Машина-то стоит!

– Стало быть, приехал, – издалека прокричал обстоятельный мальчишка. – Я сам не видел! Я только в тот раз видел!

– Ну, значит, мы поглядим, – под нос себе пробурчал Федор, слез с мотоцикла и покатил его к плетневским воротам, замотанным цепью. – Эй, есть кто дома?!

Алексей Александрович вздохнул, вытер о джинсы внезапно вспотевшие ладони, помедлил, вышел на крыльцо и прищурился от солнца.

Федор с той стороны забора завалил мотоцикл набок, ударом сапога вытолкнул подножку и взглянул на Плетнева.

– Здорово, – сказал он как будто с удивлением. – Мы с тобой сегодня виделись.

– Виделись, – согласился Плетнев.

– Так я зайду?

Плетнев пожал плечами.

Привычно откинув крючок, Федор зашел на участок, и Плетневу вдруг показалось, что на него надвигается нечто первобытное – мамонт, ураган, ледниковый период.

Он никогда не имел дела ни с чем первобытным.

Цивилизация и гуманизм. Гуманизм и цивилизация.

– Ты чего уставился? На мне узоров нету, – сказал Федор.

Так они стояли, один на крыльце, другой на дорожке, а потом Федору надоело стоять, и он не торопясь пошел за дом. Плетнев ничего не понял, сбежал с крыльца и двинул за ним.

А что ему еще было делать?..

Федор поднялся на террасу, оглядел плетеные кресла, венские стулья, деревянный стол, чему-то усмехнулся и уселся на перила, которые скрипнули под его весом.

Плетнев считал себя большим специалистом в ведении всякого рода переговоров. Позиция противоположной стороны была безупречной. Федор на перилах в любом случае получался выше Плетнева, куда бы тот ни сел, в кресло или на стул. Значит, нужно или стоять, или сесть, признав тем самым свое подчиненное положение.

Я трус – о да, права Оксана с ее бриллиантовыми реками на шее. Но я, черт побери, умею вести любые переговоры!

Поэтому подниматься на террасу Плетнев не стал, а сделал все наоборот. Вышел на лужайку, опустился в качалку и положил руку на спинку.

Таким образом, Федор оказался теперь спиной к нему, и, чтобы разговаривать, ему придется пересесть и свесить ноги наружу, что было бы глупо. Или слезть с перил и выйти на лужайку, а сидеть тут негде, качалка-то занята! Значит, придется стоять.