Справочник прозаиков современной литературы. Том 1 - стр. 3
Но ещё более неудобным для неё фактором было то, что он не был человеком глупым. И хоть всё её женское естество противилось ханжеским законам общества и библейским догмам, к великой своей досаде она вынуждена была признать, что сама она тоже лицемерка, а он, её муж, был всегда и всюду прав, цитируя свой любимый «Экклезиаст», видя её отчаянные потуги стать профессиональной писательницей. Нет, он не считал её дурой, ведь он любил её, и любил не за красивые глаза, чего как раз у неё не наблюдалось. Он признавал её неординарной и даровитой. Но при этом говорил: «Дорогая, в Библии всё есть, и не надо писать новую, не поняв старую». Он так хотел детей! А ей грезилось быть и точкой опоры, и рычагом, чтобы перевернуть мир. А тут он со своим бесконечно мудрым «Экклезиастом», так и сыпал его сентенциями: суета сует – всё суета!
Она верила в воспитательную, преобразующую роль литературы. И он, как ни странно, не возражал; но, как бы невзначай, опять цитировал: «Бывает нечто, о чём говорят: „смотри, вот что-то новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас».
Будучи прекрасным богословом, он был не менее толковым психологом. И, зная криминальный характер её фантазий, он понял однажды, что она может не только излить их на бумаге, но и претворить в быту.
Так вот, британский криминолог Джеймс Тьюлли, изучавший яды XIX века, исследовал останки всего клана Бронте плюс Николса и обнаружил у всех в избытке следы мышьяка.
Чтобы не оконфузиться, я связался с нашим экспертом и задал ему вопрос: возможно ли случайное попадание мышьяка в останки, ну, например, из почвы захоронения? Ответ был кратким: «Нет. Только при целенаправленном подмешивании в пищу».
Поэтому, не оспаривая утверждение мистера Д. Т. о том, что обеих сестёр и брата отправила на тот свет Шарлотта, осмелюсь возразить ему в части преступного сговора с викарием, что послужило якобы платой за её согласие стать его женой. Да будь он даже безумно влюблённым, ему достаточно было пригрозить ей публичным разоблачением, чтобы вырвать из неё согласие на брак. А следы в его волосах как раз доказывают, что он, не ведая ни о чём, сам был жертвой, но в какой-то момент многое понял. И тот факт, что в дневниковых записях исповедавшего его священника Артур Белл-Николс называл себя убийцей Шарлотты, было не более чем преувеличением собственной роли в смерти жены.
Да, в один из дней до него дошло, что его возлюбленная уже ступила на тропу убийства мужа, заприметил, что вот эта чашка кофе, принесённая ею, возможно, последняя в его жизни. Он не спешил брать её с подноса. Встав из-за стола, он обошёл его и сидящую за ним жену. Подошёл к окну. Затем обернулся к ней и, взяв с подноса её чашку, процитировал свой любимый «Экклезиаст»: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Нет памяти о прежнем, да и то, что будет, не останется в памяти у тех, которые будут после. Кривое не может сделаться прямым, а чего нет, того нельзя считать. Потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. Видел я все дела, какие делаются под солнцем, а всё суета и томленье духа!»